Сильвия

Однажды я видел, как за женщиной гнался рой пчел. Она проходила под деревом, на ветвях которого висели огромные ульи, и какие-то озорные соседские мальчишки бросали в них камнями. Бедная, ничего не подозревающая женщина шла под деревом с охапкой дров на голове, когда насекомые напали на нее из незаслуженной мести. Она уронила дрова и бросилась бежать что есть силы. Пчелы облепили ее в считаные секунды, и она, должно быть, была ужалена несколько сотен раз. Жгучая боль наверняка была невыносимой, но она продолжала бежать. Не думаю, что это облегчило боль. Инстинкт самосохранения связан со страхом боли. Вы бежите и бежите. И боль вместе с вами, но ваши ноги заняты, так что у вас есть оправдание, чтобы не смотреть ей в лицо. Чтобы помочь женщине, пришлось повалить ее на землю. На нее набросили большие джутовые мешки, пропитанные водой, чтобы отогнать пчел, прежде чем оказать ей помощь. Но даже тогда она продолжала кататься по земле и не могла перестать двигаться. Кажется, я знаю, почему я вспомнил о ней тогда.

В начале того месяца меня пригласили на семинар в один из зарубежных университетов. Я согласился, хотя раньше отказывался от любых подобных предложений. Вскоре после возвращения я уехал на конференцию в другую страну. Семинары, конференции, мастер-классы и встречи следовали одни за другими. Кроме всего прочего, меня стали приглашать в комиссии для защит научных диссертаций. Как высокоуважаемый ученый-ботаник, я мог получать гранты, стипендии и участвовать в резиденциях. Если это не удавалось сделать официально, я брал отпуск и отправлялся путешествовать.

Любая страна, где есть хоть какое-то подобие университета, могла стать потенциальным местом назначения. Я приезжал домой, только чтобы постирать вещи перед следующей поездкой. Джетлаг гармонично сочетался с моей бессонницей, и отдых в пути казался мне достаточным. В самолетах я спал даже лучше: возможно, за последние несколько лет ничто не убаюкивало меня так, как осознание того, что я нахожусь среди десятков людей, которые сидят лицом в одну сторону, мчатся с той же скоростью по небу к тому же пункту назначения, что и я, и чьи жизни, как и моя, в течение следующих нескольких часов будут находиться в руках двух или трех избранных людей. Мне нравилось отдаваться на волю судьбы. Находиться в воздухе было все равно что быть прижатым к земле мокрыми джутовыми мешками, которые отпугивали вцепившихся в меня пчел. Я бежал с ритмом, бьющимся в ушах, как будто это был чей-то секрет или коварная ложь: «У – ко – ро – ля – у – ши – ос – ла». Я бежал и бежал по всем возможным континентам, по разным местам, пока жжение от укусов пчел не стало ощущаться меньше.

Когда я наконец вернулся, утомившийся от путешествий, обожженный солнцем или обмороженный, Бассам повзрослел. Он превратился в красивого двадцатилетнего парня, который напоминал моего отца. Бассам поступил в университет, изучал внешнюю политику или что-то в этом роде. Я смутно помнил, как во время одного из моих возвращений домой улаживал формальности, связанные с его поступлением. Он относился ко мне как к старому приятелю. И хотя наши отношения превратились в нечто совершенно иное, мне не казалось странной идеей снова вместе жить. Мы вошли в будничный ритм. По утрам мы вместе завтракали, после чего каждый из нас отправлялся в свой университет, беря с собой обед в ланч-боксе. Вечером мы снова встречались за ужином. Мы разговаривали, когда нам хотелось, но в остальное время могли спокойно сидеть в полной тишине, не обменявшись и словом. Мы пользовались одним и тем же лосьоном для бритья.

Однажды Бассам принес домой котенка. Крошечного трехцветного котенка. Он еще даже не открыл глаза. Сын сказал, что он родился в доме его друга и был самым маленьким и слабым из помета, поэтому кошка мать пыталась его съесть. Его друг помешал этому, но, когда он положил котенка к остальным братьям и сестрам, кошке это не понравилось. Поскольку он опасался, что она съест его, если оставить их без присмотра, то отдал котенка на воспитание Бассаму. Я отнесся к этому без особого восторга. Он был слишком мал, чтобы выжить без матери.

– Ты уверен, аппа? – спросил он, вскинув одну бровь. Я почувствовал себя полнейшим дураком. И что-то зашевелилось внутри при воспоминании о моем прошлом питомце – Бассам был зачат в день, когда тот умер.

– Не знаю, девочка это или мальчик, – сказал Бассам, протягивая мне котенка.

– Девочка, – ответил я, взяв животное в ладошку, даже не пытаясь перевернуть его на спину, чтобы проверить.

– Откуда ты знаешь? – Бассам нахмурился.

– Она трехцветная. Только самки бывают трехцветными.

– И что?

– Только в Х-хромосоме может находиться локус гена оранжевого цвета. В Y-хромосоме его быть не может. Необходимы обе Х-хромосомы: одна с оранжевым цветом, другая без, – чтобы проявился такой окрас. Правда, я узнал это из «Википедии», – сказал я, стараясь скромно скрыть свое удовольствие от восхищенного взгляда сына.

* * *