Симфония Искажений (СИ)

Терзаясь назойливой, иссушающей лихорадкой, Фрэнки снова и снова попадал в одно и то же Искажение и тщетно пытался вырваться оттуда. Раз за разом его облепляла клейкая масса, после чего вены его постепенно окрашивались в зеленый; раз за разом зеркальный двойник, подмигивая ему единственным расплывшимся глазом, принимался то душить его, то жать ему руку, то играть Музыку Метели на отражении рояля толстыми пальцами, с которых капала зеркальная слизь. При этом Фрэнки морщил лоб и искренне не понимал, как можно играть на отражении и где же настоящий рояль, пытался доказать двойнику, что это невозможно, а тот в ответ улыбался от уха до уха, и бездонная щель его рта постепенно обращалась в засасывающую яму, куда неизменно затягивало Фрэнки, — в новое Искажение, на деле в точности повторяющее предыдущее. Но самое страшное видение всегда приходило под руку с Сидом — под руку, какая ирония. Всякий раз его убивали — то двойник Фрэнки, то плотоядное тесто, а сам Фрэнки, отчаянно пытаясь спасти друга, никогда не успевал вовремя, и весь мир начинал кровоточить: алый дождь, артериальный водопад, темно-красное море — должно быть, именно таким было Первое Искажение.

И тогда Фрэнки начинал плакать и бормотать ничего не значащие извинения, увязая в море-зеркале, что превращалось в снег.

В одном из таких видений, оказавшись в неожиданной, лишенной даже блестки-солнца пустоте, Фрэнки услышал женский голос. Он прислушался и даже разобрал слова, но почему-то они отпечатывались в голове бессмысленным набором звуков, как речь на незнакомом языке. Но голос при этом казался до щемящей боли в сердце знакомым.

Фрэнки разлепил пересохшие губы и прошептал:

— Мадлен.

Имя это разлетелось легким шелестом по душной пустоте. А когда Фрэнки повторил его громче, звякнуло колокольчиком, игриво всколыхнуло занавес реальности и вновь уступило место женскому голосу, который умолк на мгновение, а потом продолжил твердить монотонную тарабарщину.

— Мадлен! Я здесь! Мадлен! — крикнул Фрэнки, судорожно глотая воздух, напоенный целительным, живым звоном этого имени, — и очнулся.

Его подслеповатые глаза различили в полумраке комнаты только бледный край одеяла и смутный овал женского лица, обрамленного темными волосами.

— Мадлен? — жалобно спросил Фрэнки и, помогая себе локтями, сел на постели. Сейчас, вырвавшись из затянувшегося, мучительного кошмара, он всем своим существом тянулся к ней, желал ее, забыв о том зле, что она ему причинила.

Он хотел обнять Мадлен, но, уже подавшись к девушке, запоздало понял, что это Эшли. Да, именно она — немного бледная и усталая, в застиранном ситцевом платье, собравшая непослушные кудряшки в незамысловатый пучок, с каким-то детективчиком в руках — видимо, читала вслух.

Фрэнки сразу сконфузился, смешался, даже разозлился на нее. Ему отчаянно захотелось, чтобы здесь не было никакой Эшли. Он тут лежит, получается, в одной пижаме и несет всякий бред — а она тому свидетель, ну ничего себе. И она услышала имя Мадлен. Ни к чему ей знать, кто это. Фрэнки даже стало обидно за Мадлен — ее имя, которое он так любил перекатывать на языке, наслаждаясь звучанием каждой буквы, совершенно незаслуженно услышала эта безмозглая девчонка.

Что касается самой девчонки, то та, видя, что Фрэнки все еще явно не в себе, осторожно обняла его, машинально пригладила его растрепанные и свалявшиеся от долгого лежания волосы и непривычно ласково произнесла:

— Как я рада, что ты проснулся. Теперь все будет хорошо.

Фрэнки замер на мгновение, вдыхая исходящий от нее запах кухни, смешанный с резкой нотой дешевеньких духов. Почему-то эта смесь вызвала у него умиление и ощущение уюта, даже злость на Эшли как-то разом пропала. К тому же способность к связному мышлению постепенно возвращалась, а вместе с ней пришла жгучая и стыдливая благодарность этой добровольной, по всей видимости, сиделке. Вот уж чего никак нельзя было ожидать от пустоголовой и несдержанной на язык трещотки.

— И долго я тут провалялся? — спросил он, отстраняясь от источника уюта.

— Сегодня шестой день, — отчеканила Эшли, положив свой детектив на колени и вытянувшись по струнке, как прилежная школьница, готовая отвечать на вопросы экзаменатора.

Фрэнки бессильно рухнул обратно на кровать:

— Что? Так долго?

— У тебя была нервная горячка, так сказал доктор, — она покачала головой. — Это очень серьезно.

— И ты… и ты все время сидела со мной? — пролепетал Фрэнки.

— Ну, не совсем, — Эшли смутилась. — Иначе мне пришлось бы уволиться с работы и умереть от недосыпания. Я сидела с тобой только утром. И наняла тебе сиделку на ночь. А во второй половине дня за тобой присматривал тот большой и страшный человек по фамилии Брэдли. Сначала он напугал меня, заявившись к тебе домой, но потом оказалось, что он хочет помочь. Но довольно разговоров, тебе нельзя нервничать и утомляться. Лежи тихо, а я сейчас подогрею бульон.

Она поднялась с места, но Фрэнки поймал ее за руку — и при этом невольно поразился тому, как исхудала и высохла его собственная.