Симфония Искажений (СИ)

— Брэдли? Брэдли был здесь? А Сид? — спросил он, задыхаясь от накатившего волнения.

— Какой Сид? — удивилась Эшли. — Я не знаю, о ком ты. Ложись, я сейчас.

— Ты его видела в «Мелодии», когда Брэдли поднял шум, — торопливо пустился в объяснения больной. — Ты должна была запомнить. Он приходил? Брэдли что-нибудь говорил о нем? Что-нибудь просил передать, когда я приду в себя?

— Тише, ну тише ты! — Эшли мягко взяла его за плечи и помогла опуститься обратно на подушки. — Я правда ничего не знаю. Ты только не волнуйся. Если это действительно так важно, я спрошу Брэдли.

Она вышла, тихо прикрыв за собой дверь, после чего Фрэнки сразу мучительно застонал. Если бы с Сидом все было в порядке, он непременно пришел бы сюда. Брэдли тоже обязательно бы принес какие-нибудь добрые новости — и утаил до поры до времени скверные. И если все обстоит именно так, как говорит дуреха-Эшли, если никаких сведений нет, то получается, что Сид — получается, что он умер?

«Господи, какие же вы все идиоты. Какие вы идиоты! Думаете, что если будете молчать, я ничего не пойму? — Он готов был заплакать от тревоги и бессилия. — Лучше бы сказали уж сразу, что произошло, я бы пережил удар, но не мучился бы этими сомнениями, этим ожиданием… Какие же вы бессердечные идиоты!»

Вернувшаяся с чашкой бульона Эшли встревожилась не на шутку, обнаружив больного покрасневшим и судорожно комкающим простыни. Подбежав к изголовью кровати, она аккуратно поставила чашку на тумбочку и, не зная, что предпринять, бережно забрала руки Фрэнки в свои и стала их поглаживать, повторяя: «Все хорошо, все будет хорошо».

Как ни странно, он действительно постепенно расслабился и успокоился. Вообще-то он совершенно не умел справляться с эмоциями и был болезненно мнителен, но сейчас он чувствовал себя слишком разбитым, чтобы волноваться всерьез. Моральных сил на это просто не хватало, измученный болезнью разум отказывался связно мыслить. Поэтому после первого приступа паники на Фрэнки накатила волна тупого безразличия, его даже начало клонить в сон. С какой-то рассеянной покорностью он позволил Эшли напоить себя бульоном, а потом вытянулся на кровати и закрыл глаза.

Но как только полумрак сменился абсолютной чернотой, ему стало страшно. Опять кошмары, опять назойливо повторяющиеся Искажения? Он чувствовал, что тошнотворные видения притаились за углом, нетерпеливо поджидая удобного случая, чтобы ворваться в его сны.

Нельзя им поддаваться.

— Ты читала что-то, пока я был без сознания, так? — спросил он, повернув голову в сторону Эшли.

Та просияла:

— Ты слышал? Ты правда слышал? Получается, не зря я…

— Слышал, только ничего не понял. Почитай мне, — предложил Фрэнки. — Или давай поговорим о чем-нибудь. Я боюсь засыпать.

— Но тебе нужно спать, — уверенно сказала Эшли. — Так сказал доктор.

— И нельзя волноваться. А я боюсь. Волнуюсь. Значит, пока что спать мне не нужно.

Эшли начала нервно теребить выбившийся из прически локон — дурная привычка, которая всегда раздражала Фрэнки, потому что она этим занималась вне зависимости от чистоты рук.

— Я не знаю, как правильно поступить, — наконец протянула она. — Если ты достаточно окреп… Ты милый, когда спишь, но разговаривать с тобой несказанно приятнее!

«Ну вот, опять она за свое! — сердито подумал Фрэнки. — Нет, это же надо было — найти девку на свою голову, которая признается в любви каждый день, в лицо. Она хоть что-нибудь знает о скромности и приличиях? Где она понахваталась таких манер?»

Но, вспомнив о заботе, которой беззаветно окружила его бедняжка Эшли, он сразу густо покраснел. Нельзя так думать о человеке, который помог тебе, это нехорошо. Надо быть благодарным.

— Спасибо тебе, — сказал он заплетающимся языком. — За все.

Лицо Эшли осветилось теплой улыбкой ответной благодарности.

— Ты никогда не говорил мне таких слов, — ее голос дрогнул.

— Ты их не заслуживала, — отозвался Фрэнки, как всегда, совершенно не к месту, и улыбка Эшли погасла так же быстро, как и взошла.

— Кстати, — лениво поинтересовалась она, напустив на себя скучающий вид, — раз уж ты хочешь о чем-то говорить. Кто такая Мадлен?

У Фрэнки перехватило дыхание. Кто такая Мадлен? Да так, никто, актриса одна, которая разбила ему сердце; совершенно не о чем говорить. Ее имя, произнесенное Эшли, показалось ему нагло и кощунственно исковерканным, — ведь мелодия этого имени принадлежала только Фрэнки. Только он мог понять и оценить звучную, спокойную твердость первого слога и нежный перелив второго. Только он мог ощутить двойственность, заложенную в одном слове: чарующее легкомыслие, за которым прятались воля, холод и решимость. А Эшли выговорила имя так, словно Мадлен была торговкой на рынке. Хотя нет. В ее голосе проскользнула напряженность. Настороженность. Она что-то чувствовала. Вот только не знала, что. Глупышка, деревенская простушка, которой никогда не понять. А раз ей не понять, то нечего и в душу лезть.

— Мадлен — это тебя не касается, — тяжело обронил он наконец.

Скрипнул стул — Эшли медленно поднялась со своего места.