Симфония Искажений (СИ)

Он решил не уходить далеко, ведь бросать Сида одного — жестоко и опасно, но залезть на дерево ему ничто не мешало, — если, конечно, не считать непривычки, музыкальных пальцев, которые было жаль обдирать, и страха высоты. Но раз уж настало время страдать и жертвовать собой, подошла как раз его очередь. Поэтому Фрэнки, воодушевившись, облюбовал удобно подставивший нижние ветки дуб и храбро вскарабкался почти до самого верха, пока не понял, что упадет от накатившей слабости, если поднимется еще хотя бы на сантиметр.

Всюду, насколько хватало глаз и высоты, пейзаж отличался однообразием — монотонно бегущая вдаль железная дорога, с двух сторон обнятая бесконечным прохладным древесным спокойствием. Мокрая листва ласкала слух непривычной свежестью ничем не потревоженной тишины — да, здесь бегали суетными длинными муравьями грохочущие поезда, но когда настанет час следующего — кто знает?

Приятный уголок для летней романтической прогулки, приятная отдаленность от цивилизации — но только не в тот момент, когда у тебя с собой нет ни денег, ни документов, а твой единственный друг нуждается в медицинской помощи и не держится на ногах.

Фрэнки спустился с дуба, едва не упав, поскольку ослабевшие конечности его не слушались, дал себе клятву больше никогда не заниматься подобными глупостями, сел на землю, успокоился, задумался, машинально сорвал умытую дождем травинку и сунул в рот.

— Интересно, если я начну громко орать и махать руками, когда мимо будет идти следующий поезд…

— Проще сразу под него кинуться, — подал голос Сид. — Думаешь, кто-то сорвет стоп-кран? Тебя даже не заметят.

— А что же делать тогда? — жалобно спросил Фрэнки. — Пешком до следующей станции? Я даже примерно не представляю, сколько… ты ведь не можешь идти. Сам-то я, может, и дошел бы, но с тобой…

Он сжал кулаки, злясь на собственную бесхарактерность. Другой на его месте не стал бы искать себе оправдания, жалеть себя и взвешивать собственные силы, не стал бы отворачиваться от раны, которую сам же и нанес, вместо того, чтобы хоть как-то помочь. Даже герои детективчиков, которые читала Эшли, эти жалкие картонные типажи, куда больше достойны жизни, чем такое ничтожество, как он.

— Так сам и иди, — сказал Сид шелестяще тихо. — Иди, а я тут останусь.

— Что-что? — переспросил Фрэнки недоверчиво.

— Давай будем реалистами, — терпеливо пояснил Сид, которому, по всей видимости, становилось все труднее говорить. — Один ты дойдешь и приведешь помощь. Возможно. Вдвоем мы далеко не уйдем. А мне проще полежать здесь, чем подохнуть в дороге или повиснуть на тебе мешком. И потом, кто виноват, что это случилось? Я.

— Никто не виноват, это просто случилось, — произнес Фрэнки одними губами, переворачивая в голове поданную Сидом идею и так, и эдак, ужасаясь собственному желанию принять ее и одновременно приветствуя здравый смысл, кроющийся в ней; здравый смысл ли? Может, эгоизм? Желание выдать за разумный поступок — поступок трусливый и жестокий?

Что это за место, безопасно ли оно? Разумеется, нет, когда ты один и беспомощен, а до цивилизации отнюдь не рукой подать. Тогда насколько оно опасно? Если кругом лес, какова вероятность, что неподалеку прячется что-то злое? Животные, люди?

А если на то пошло, то какова вероятность, что вдвоем они смогут справиться с «чем-то злым»? На что способен лично он, Фрэнки? Вот сейчас дубы расступятся, из открывшейся бездны вылезет лесной дух, а он даже подтянуться в Искажении без чужой помощи не смог. Да какой там дух! Волчья стая выскочит и съест их, а Фрэнки умрет от страха, прежде чем клыки какого-нибудь волчонка вцепятся ему в горло. Нет, он даже раньше умрет от страха — уже с наступлением темноты. А до темноты, между прочим, считанные часы остались.

Все эти мысли подстегнули Фрэнки: он вскочил на ноги, готовый нестись сломя голову куда угодно, считая, что предел его храбрости и без того исчерпан, так что о героических подвигах вне человеческих возможностей, а именно — спасении единственного друга, — и думать нечего.

А потом он взглянул на Сида — и ему стало стыдно. Тот словно распался на два оттенка: белый и красный, синюшная бледность его лица казалась только мертвенней на фоне подсыхающей красной корки на губах; лиловый кровоподтек, разросшийся и распустившийся, трупным пятном цвел на шее. Фрэнки не хотел смотреть на его левую руку, но посмотрел; Сид поймал этот взгляд и вялым движением убрал окровавленную кисть под себя, оставляя на траве грязный след.

— Надо перевязать…

— Не надо, — Сид мотнул головой. — Кровь уже не идет.

— Но если будет заражение…

— А грязные тряпки от него спасут?

— Резонно. — Фрэнки задумчиво пожевал губу и решил, что больше ничего не может сделать. — Так ты предлагаешь мне идти? Тогда я пойду.

— Да. — Сид закрыл глаза, как будто наконец собрался отдохнуть. — Только возвращайся поскорее.