Симфония Искажений (СИ)

— Я тебя убью, клянусь, — торжественно произнес Фрэнки, прикидывая, как бы половчее всадить карандаш ему в глаз.

Сид озадаченно уставился на него:

— Ты чего? А, ну да, я виноват. Дьявол, мне двадцать пять лет, а я не умею пить, как студент, сбежавший в общежитие от мамки. Мне стыдно, да. Ты простишь меня?

В приступе хлынувшего наружу раздражения Фрэнки сломал карандаш, дабы избежать усилившегося соблазна превратить его в орудие убийства.

— А ты не у себя ли просить прощения должен? Думаешь, ты сейчас поулыбаешься мне, извинишься — и все наладится? А потом придет Искажение, и никакая водичка тебе кровопотерю не восполнит, хоть ведрами ее в себя заливай! Я с тобой возиться не собираюсь, имей в виду!

— Эй, да ты за меня не волнуйся! — Сид стянул с головы подушку, решив, по всей видимости, изобразить, что с ним все в порядке. — Зачем ты…

— У нас ведь и кровь разная! — продолжал шуметь Фрэнки. — Даже если я захочу тебе помочь, я не смогу, понимаешь, не смогу! И ты, зная это, шляешься по кабакам, спишь с какими-то сумасшедшими бабами! Раз о себе не думаешь, думай о своей чертовой Симфонии, похоже, она одна тебя в жизни интересует! Если ты сдохнешь в Искажении из-за того, что получил в морду по пьяни, вот глупый конец-то будет, а?

— Да ерунда. — Сид заполз обратно на полку и улегся на спину. — Заживет сто раз до следующего Искажения.

— А что ж рука-то не хочет заживать?

— Так она сейчас вообще черт знает во что превратилась, — значительно пояснил страдалец и уставился на свою ладонь, повязки на которой так и не появилось: Фрэнки был не настолько заботлив.

— И с лицом, и с шеей у тебя будет точно такое же «черт знает что». Хотя кому я это рассказываю…

— А ты не думай про мое лицо и шею, — весело сказал Сид. — Нездоровый какой-то интерес. Давай о чем-нибудь другом поговорим.

— О Симфонии? — Фрэнки скривился. — По-моему, у тебя есть только два режима: сумасшедшего фанатика, как речь заходит о ней, и суицидального кретина…

— Плохо ты меня знаешь, — легко перебил его суицидальный кретин. — Давай, например, о женщинах поговорим.

Фрэнки вспыхнул, смешался, беспокойно заозирался по сторонам и пожалел о брошенном блокноте.

— Ах да, я тут совсем позабыл, что женщины у тебя никогда не было, — безжалостный Сид перевернулся на бок и уставился на него сияющими лукавой синей насмешкой глазами.

В этот момент Фрэнки пожалел и о карандаше тоже; хотя обломок вполне можно было бы использовать с толком, еще не все потеряно…

— Знаешь что, умойся для начала, а потом изображай из себя любимца женщин, — заявил он, нешуточно задетый за живое.

— А мне не надо никого из себя изображать, я любимец и есть, — невозмутимо парировал Сид. — Ладно, не буду тебя злить.

— Спасибо! — отозвался Фрэнки с неприкрытым сарказмом в голосе. — Я так ценю твою деликатность!

Деликатный любимец женщин усмехнулся, задумчиво ковыряя корку на обезображенной ладони.

— Слушай, а если честно. Ты ведь влюблялся? Так, чтоб аж по-настоящему. Я по некоторым твоим вещам чувствую: ну не мог равнодушный человек написать такое.

Фрэнки поерзал на месте, радуясь, что этот балабол хотя бы не смотрит ему в глаза.

— А ты?

— Ну конечно! — ответствовал Сид с горячей готовностью в голосе. — Первый раз влюбился в пятнадцать лет. Она была на год старше меня, уже такая взрослая, вполне развившаяся девочка, и она смеялась над моими чувствами, потому что я был нескладным придурком.

— Сдается мне, ты не сильно изменился с тех пор, — ввернул Фрэнки.

— Может быть. Второй раз я влюбился уже в консерватории. Она играла на скрипке, я — на фортепиано, у нас получался премилый дуэт. Мы обручились, а потом она узнала, что я резонирую, и разорвала помолвку. Я тогда напился и повесился на люстре в общежитии, но люстра держалась на честном слове, так что я упал и опозорился перед товарищами, которые пришли утром и нашли меня в отключке, с веревкой на шее и с люстрой в обнимку.

— Что за склонность к самоубийству по пьяни! — Фрэнки безнадежно покачал головой. — Ну а третий раз был?

— Как сказать. Не быть мне с женщиной всерьез, пока я резонирую, пока приходят Искажения, понимаешь?

Это прозвучало так обреченно, что Фрэнки даже захотелось утешить приятеля. К тому же сам он придерживался иных взглядов (или иллюзий?), которые не преминул озвучить:

— А я вот слышал, что некоторые девушки даже романтизируют таких, как мы. Видят в нас особенных, путешественников меж мирами. А некоторые мечтают стать нами — и становятся…

— Романтизируют! — Сид засмеялся, как будто Фрэнки только что сморозил невероятную глупость. — Надейся! Девушки любят про разбойников храбрых читать, которые грабят богатых и раздают деньги бедным, про пиратов, у которых свобода в ушах свистит, про всяких бродяг, которые такие неоднозначные, что ах-ах-ах, а в жизни, в реальной жизни! Десятой дорогой подобного персонажа обойдут! Что до тех, кто мечтает, то лично у меня с ними ничего общего нет. Я свою судьбу не выбирал. А им, наверное, просто скучно. Или жить надоело.