Симфония Искажений (СИ)

— Так ты, получается, хочешь поправить Симфонию в том числе и для того, чтобы вернуть ту девушку? — осторожно спросил Фрэнки.

— Какой ты все-таки еще наивный, — вздохнул Сид. — Нет, конечно. Я не знаю, как у нее сложилась жизнь, но уверен, что она успешно воспитывает своих детишек. Как раз к двадцати пяти годам наверняка успела… или нет. Мне все равно, правда. И тебе было бы уже все равно на моем месте.

— Нет! — горячо возразил Фрэнки и сразу понял, что этим восклицанием выдал себя.

— Нет? Почему нет? — последовал естественный вопрос. — Ты так уверен в этом? Любишь кого-то много лет?

Фрэнки нервно сглотнул, не зная, что ответить. Вроде бы ему доверились, а на доверие принято отвечать доверием, но в то же время рассказанное Сидом выглядело как-то поверхностно, необязательно — и не казалось таким сокровенным, неоправданно святым и нерушимым, как его собственные чувства к Мадлен. При этом боль в словах Сида явно проскальзывала, особенно если вообразить себе, что тот всерьез пытался повеситься, но он подал свои неудачи и проблемы как курьезные случаи, сущие глупости. Он в действительности считал их таковыми — или просто не хотел давить на друга мрачными историями, при этом оставаясь вполне искренним?

— Я… Нет, не люблю, — Фрэнки наконец нащупал нужные слова. — Не люблю, нет, я, пожалуй, ранен. Вроде того.

— Тебе нельзя или невозможно любить, а ты любишь, и тебе больно, — с легкостью перевел на человеческий Сид. — Я так и думал. Такой одинокий, а девочку эту, Эшли, к себе не пускает — с чего бы? Что-то затронуто, значит, мешает что-то. Ну, раз ранен, лечись. А я пока пойду умоюсь, ладно?

Он действительно наконец-то собрался с силами, чтобы привести себя в порядок, и ушел с этой благородной целью в уборную, а Фрэнки решил, что очень ему признателен, — в этой легкомысленной на первый взгляд реакции на полуоткровенность читались понимание и тактичность.

«Может, я и правда еще слишком наивный? — думал Фрэнки, глядя на однообразную зелень, проносившуюся за окном. — Сид старше меня и гораздо трезвее к амурным делам относится. Но я ведь не он. Мы совершенно разные, а значит, дело не только в том, сколько опыта у него и сколько у меня. Но мне, пожалуй, нравится, как он себя ведет. Я бы тоже хотел вспоминать про собственные страдания со смехом. Хотя для этого нужно быть человеком с сильной волей… Ну, или конченым придурком».

Взвесив все «за» и «против» из запаса собственных впечатлений о Сиде, Фрэнки рассудил, что тот скорее второе, чем первое, а значит, завидовать нечему и восхищаться нечем. А потом у него подозрительно и некстати разболелась голова, как раз к тому времени, как Сид вернулся.

— Что с тобой? — Тот явно встревожился, видя, что друг с самым жалким видом держится за лоб. — На тебе лица нет!

— По-моему, это Искажение, — пролепетал Фрэнки, часто моргая. — По-моему, скоро Искажение!

И он не ошибся.

Движение в момент прекратилось, сдавив виски режущей мозг перегрузкой, земля встала, а потом надорвалась, вздулась, острым шпилем взметнулась вверх, вонзаясь в небеса узкой полоской; на месте некогда ровной поверхности темной гниющей раной вырезался овраг, а за ним, гладкая, каких в жизни не бывает, встала еще одна узкая площадка, и, наверное, их еще было бесконечно много одинаковых, головокружительно высоких и крутых, но Фрэнки не успел оценить игрушечный и сумбурный рельеф Искажения, потому что на своей полоске не удержался и заскользил вниз, в ту самую зияющую рану. Пальцы хватали только легкомысленно ломкие, прохладные на ощупь зазубрины-травинки, а потом Фрэнки поймал руку Сида, вовремя подползшего к краю пропасти, и вцепился в нее.

— Я тебя не вытяну! — прокричал Сид с отчаянием. — Я-те-бя-не-вы-тя-ну! Залезай сам!

— Что? Я не могу! — Фрэнки и держаться-то за руку не мог: он весь дрожал и был слаб до изнеможения, а при мысли о том, что у него под ногами бездна, последние силы безнадежно терялись.

— Да плевать, что ты не можешь! — рявкнул Сид. — Тебе придется!..

— Н-но… — бедняга начал заикаться, а ладонь его, вспотев, начала из чужой ладони выскальзывать. Он честно попробовал собраться и нащупать свободной рукой и ногами какую-нибудь опору, но поверхность скалы оказалась предательски ровной, идеально ровной, слишком ровной для естественности; а потом его дернули вверх, перехватили за предплечье, за ворот, в глаза резануло красным, рубашка стала мокрой, но зато он почувствовал под локтями землю и, подтянувшись едва ли не впервые в жизни, заполз на площадку, чьи края крошились под ногами.

Сид, который все же сумел помочь, бессильно рухнул на спину. Его кровь дробила вязкими вспышками серую пыль.

— Эй… — Фрэнки подполз к нему и мягко накрыл его руку своей, теряясь в бессознательном желании хоть как-то отблагодарить.