Симонов и Цапля

В результате такой демонстрации моих намерений я отсеивал тех, кому было хорошо и приятно с ценностями нашего общества; со мной оставались лишь единомышленники – те, кто понимал меня и желал своим детям иной судьбы. Таких было немного, но мои классы и не могли вмещать большого количества детей, ибо подход у меня был в значительной степени индивидуальный. Я вел три класса, в которых проводил примерно одну и ту же, описанную выше, программу развития личности, но в каждом классе был еще и свой уклон. У меня был класс с уклоном в поэзию, риторику и искусство; класс для мыслителей, с уклоном в математику и естествоиспытание; и наконец, исправительный класс. Дети-мыслители и дети-поэты должны были раз в неделю ходить на занятия друг к другу – так я достигал разносторонности в развитии. Учебный год был разделен на четыре семестра, а каждый класс, кроме исправительного, вмещал от пяти до восьми детей. Примерно половина учеников в середине или в конце года покидала мою школу, но те, кто оставался, как правило продолжали обучение со мной до самого поступления в коллеж.

В класс математики и естествоиспытания принимались дети с десяти лет, уже хорошо владевшие основами предмета. Я учил их творчески подходить к проблемам, а также всегда стремиться не к знанию, а к пониманию. Вместо охвата многих тем и разделов, мы в течение целого семестра углублялись в одну избранную тему, и пытались полностью понять известные подходы к ней; мои упражнения заставляли детей мыслить нестандартно и применять для решения задач методы из других разделов математики. Я пользовался множеством работ и манускриптов, вывезенных мной еще в десятом веке из Аравии; особенно всем нравились «Задачи для оттачивания молодого ума», за авторством Алкуина из Йорка. Разумеется, моим ученикам также предлагалось самостоятельно вычислить Архимедово число с точностью до трех знаков; зная начальные предпосылки, которыми руководствовался Эратосфен, воссоздать его метод для вычисления длины окружности Земного шара. Основы медицины и свойств материалов преподавали у меня студенты из Парижского университета; я просил их приучать детей к глубокому и самостоятельному подходу к избранным темам.

В классе поэзии, риторики и искусства мы учились, во-первых, развивать чувствительность и созерцательность; мы разбирали произведения многих поэтов и ораторов, писали сочинения, проводили время на природе. Но главным было второе направление – развитие сострадательности души, поэтому ученики этого класса также немало присутствовали на занятиях исправительной программы. Чувствительность не развивается без сопереживания к ближнему, а творчество невозможно без глубокого страдания, не бывает поэта без горя. Поэтому в классе поэзии мы особенно концентрировались на трагедиях Еврипида и других греческих авторов, где страдания человеческой души, особенно юной, ставились на первое место. Мы пытались объяснять и понимать причины раздражения или плохого поведения человека, и таким образом пробуждать снисходительность и прощение к нему. Мы часто прерывались при чтении пьес и я просил учеников самих продолжить действие и сочинить дальнейшие монологи героев; затем мы сравнивали сочиненное нами с пьесой и обсуждали различия; детям всегда нравились такие упражнения.