Симпатические чернила

Она обозналась. Однако если рассмотреть его поближе, он вполне мог бы жить в Риме. Почему ей так показалось? Она не смогла бы объяснить. Может быть, из-за взгляда и тембра голоса.

— Я занесу вам альбом завтра, если вы будете здесь. И хотел бы задать вам несколько вопросов о жизни в Риме.

Почему о жизни в Риме? Она предпочла не спрашивать об этом сейчас.

— Приходите завтра в это же время. С утра меня здесь не бывает.

Он тихонько закрыл за собой стеклянную дверь. Ей подумалось, что он держит альбом в руке, как школьник портфель.

* * *

В этот вечер воздух был не так горяч, как обычно. Уже осень. Выйдя из галереи, она решила пройтись пешком до виа Фламиния, где ее ждала подруга. У нее оставался большой запас времени до встречи, и можно было сделать крюк, который напомнит ей долгие прогулки той поры, когда она в первый раз приехала в этот город. Она пыталась тогда запомнить названия улиц и площадей, но тут же забывала их и всякий раз терялась.

Он, стало быть, хотел знать о «жизни в Риме»… Но что он под этим понимал? Она уже некоторое время шла, куда глаза глядят, и вдруг заметила, что оказалась под аркадами пьяцца Эседра, удивившись, что забрела так далеко, будто весь этот путь проделала как сомнамбула и внезапно проснулась. Теперь она так хорошо знала город, что больше не могла потеряться и жалела об этом.

Здесь никогда больше не будет для нее ничего нового, и недалек тот день, когда она сможет пройти из пункта А в пункт Б с закрытыми глазами. Ей достаточно считать шаги, всегда одно и то же их количество от галереи «Ночной Гаспар» до пьяцца дель Пополо.

Может быть, это и есть, если вдуматься, «жизнь в Риме»: мерное и вечное тиканье метронома, бесполезное тиканье, ведь время остановилось навсегда.

Она находилась в начале виа Венето и спросила себя, не к этому ли месту, покинув галерею, хотела направить свои стопы, или, вернее, они сами ее направили. Этот квартал она хорошо знала, когда жила в Риме первое время. Террасы кафе, выплескивающиеся на тротуары, были еще прикрыты в ту пору зонтиками всех цветов радуги. А потом шли годы, и этот проспект становился все менее оживленным, как будто люди помоложе предпочитали другие кварталы. Или же те, что сиживали летом на террасах либо медленно проезжали в открытых машинах в поисках спутников на остаток ночи, уже умерли один за другим.

Смеркалось. Она шла вверх по проспекту, более темному, чем в другие вечера. Авария в электросети? Или просто фонари еще не зажглись в этот предвечерний час. Она прошла мимо «Кафе-де-Пари». Оно было закрыто. Вход забран решеткой с висячим замком, а за этой решеткой, на первой ступеньке валялись какие-то старые бумаги, газеты, письма, проспекты, пустые пластиковые бутылки, словно никто не переступал этот порог целую вечность. Чуть правее высилась темная громада отеля «Эксцельсиор». Только одно окно светилось на последнем этаже. Еще дальше фасад чайного салона «Доней» тоже не был освещен.

Она никого не встретила на проспекте. Надо было бы Ночному Гаспару сфотографировать пустынную в этот час виа Венето и поместить снимок в конце своего альбома. Получился бы удачный контраст с предыдущими фотографиями, и чувствовался бы бег времени. Она скажет ему об этом в следующий раз, когда его увидит.

Бег времени. Она всегда жила в настоящем, и ее жизненный путь был усеян провалами в памяти. Впрочем, она не смогла бы сказать, были ли то провалы, или она просто избегала думать о разных событиях своей жизни. У нее был сын, который уехал в Америку. Жалела ли она, что не создала семьи? Но что, собственно, такое семья? Она родилась в деревне и росла в семье, однако не могла ответить на этот вопрос.

Жизнь ее была теперь долгой, слишком долгой историей, которую она готова была кому-нибудь рассказать, если бы прониклась доверием. Но кому? И зачем? Так что у нее оставалось только настоящее и его ориентиры, несколько застывших и незыблемых картин: сосна на пьяцца Питагора, которую она видела из своих окон, опавшие листья платанов каждую осень на набережных Тибра.

А впрочем, был ли он на самом деле, бег времени, в этом городе, который называли вечным? Конечно, шли годы, уходили люди, гасли огни, воцарялась тишина там, где привычными были гомон и взрывы смеха. И несмотря на все это, в воздухе веяло вечностью. Вот что она могла бы сказать завтра этому человеку, который хотел расспросить ее о «жизни в Риме». Но найдет ли она слова? Чтобы он понял ее состояние духа, с тех пор как она живет в Риме, проще было бы прочесть ему стихотворение, единственное, которое она знала почти наизусть:

Небосвод над этой крышей
Так высок, так чист!
Темный вяз над этой крышей
Наклоняет лист.

И эта мысль вызвала у нее взрыв смеха, эхо которого она, казалось, слышала на пустынном проспекте.