Симпатика (СИ)

Первый нормальный вдох получился на кровати. Хань повернулся на бок и прижался к Чонину. Перебирал тёмные волосы и учился дышать заново. Следил за отблесками света на гладкой коже и думал, что создать всё это человеку не под силу. Он мог украсть Кая, но не сотворить его сам. Мог лишь скопировать то, что создал некто другой. Скопировать для себя, чтобы после заплатить за это. За всё.

Чонин молчал, и Хань был ему за это бесконечно благодарен. Звука его голоса Хань не вынес бы. Просто не вынес. Голос Чонина разбил бы ему сердце. Буквально. В мелкую крошку и уже навсегда.

Хань медленно повёл ладонью по груди Чонина, заставил вытянуться на спине. Смотрел и смотрел, потом решился перекинуть ногу через бёдра и сесть так, чтобы видеть лучше. Всего сразу. Дрожащими пальцами касался жёстких мышц на животе, гладил и вновь забывал дышать.

Наклонившись ниже, Хань повёл ладонью по груди. Осторожно целовал шею и ощущал под пальцами твёрдую вершинку соска. И горел сам, дрожал от нетерпения. Тёрся ягодицами о крепкий ствол и мечтал быть ещё ближе. Языком выводил на смуглой коже очертания ключиц, повторял каждую линию, целовал ямочку меж ключицами, оглаживал плечи, упиваясь ответной дрожью.

Что бы он ни сделал, как бы это ни называлось, Хань готов был понести любое наказание. Что угодно, только бы не отказ от Чонина. Потерять его ещё раз Хань не мог. Этого он тоже не вынес бы. Просто не вынес. Ему хватило четырёх лет веры, что геном Чонина в силах заменить самого Чонина. Ему хватило четырёх лет иллюзии жизни.

Хань прижимал запястья Чонина к смятым простыням и обводил языком ямочку в центре живота, спускался поцелуями ниже, чтобы слизнуть блестящую капельку с головки члена. Любовался напряжёнными мышцами и пытался улыбнуться. Приподнявшись, он медленно опускался на бёдра Чонина и пытался поймать его взгляд. Насадившись на член, зажмурился, слепо повёл руками и погладил большими пальцами выпуклые вершинки сосков — до тихого стона. Только так и не понял, чей это был стон.

Там, у зеркала, они сгорали друг в друге. На кровати получалось по-другому. Хань двигался плавно и неторопливо, низко склонившись над Чонином, смотрел на их бёдра и видел, как медленно толстый ствол погружается в его тело. От этого только сильнее хотелось стать одним целым. С Чонином. Срастись с ним кожей, телом и душой. Узнать всё, что было скрыто в глубине тёмных глаз.

Кая тоже отличала скрытность, Хань помнил. Хотя в эмоциях Кай оставался по-детски непосредственным. Чонина отличала застенчивость, и все его эмоции в итоге превращались в загадку.

Сейчас раскинувшегося на влажных от пота простынях Чонина никто не назвал бы застенчивым. Он проводил кончиком языка по губам — до грешного блеска, обжигал тлеющей страстью из-под полуопущенных ресниц, уверенно удерживал Ханя и резко подавался бёдрами вверх, словно стремясь проникнуть в Ханя ещё глубже, чем это вообще возможно. Хань крепко сжимал его бёдра коленями и ощущал дрожь смуглого тела. Слышал неровное дыхание, но даже не пытался понять, чьё оно — Чонина или его собственное.

Прилипшие ко лбу и вискам тёмные пряди, резкие черты, твёрдые скулы и острые линии нижней челюсти, маняще приоткрытые чувственные губы, как будто созданные для ироничных усмешек и ослепительных улыбок… Хань со стоном отчаяния свалился на Чонина. Полжизни всего за один поцелуй — прямо сейчас.

Пол и потолок поменялись местами, и Хань закусил губу, разглядывая лицо Чонина над собой. Не сдерживаясь, застонал и развёл ноги шире, потом сжал коленями бока Чонина и выгнулся, чтобы сделать проникновение ещё более откровенным. Кончиками пальцев без устали гладил смуглое лицо и подставлял губы под поцелуи.

Всё такой же. Полный огня. Хотя бы в постели Чонин терял застенчивость и не прятал эмоции. Контраст мог напугать или свести с ума. И вряд ли кто-то мог сразу предположить, что за застенчивостью, смущением, молчаливостью и замкнутостью припрятано пламя такой мощности. Впрочем, танцевал он тоже по-настоящему. Хань был пьян тогда, но всё равно помнил.

Он метался и бился под Чонином, упрямо искал его губы и умолял бы не останавливаться, если б мог. Он хотел его любым. Словно калейдоскоп, когда при каждом встряхивании получаешь новую картинку, не похожую на предыдущую. Фрагменты всё те же, а вот узор всегда разный и непредсказуемый.

И устоять никак, потому что симпатика.

Время, обстоятельства, условия — это всё не играло абсолютно никакой роли для них двоих. Кажется.

Зажмурившись, Хань честно пытался дышать, потом вскинул голову, чтобы полюбоваться на собственные бёдра и живот, залитые как его спермой, так и Чонина. И это, чёрт возьми, возбуждало. Он снова тянулся к Чонину, обнимал, прижимался липким телом, увлекал за собой, заматывая их обоих во влажные простыни. Пока они не замерли, прильнув друг к другу. На губы Ханя легла ладонь, едва он собрался нарушить тишину. Он слабо кивнул и уткнулся носом Чонину в плечо. Смежил веки, упиваясь ощущением заблудившихся в его волосах пальцев. И беззвучно попросил Чонина не уходить. Никуда не исчезать.