Симпатика (СИ)

— Каждый из вас сам будет решать, какой риск оправдан, а какой нет. Если вы спасли одного человека, вы выполнили работу блестяще. Если вы спасли больше одной жизни и погибли, вы тоже блестяще выполнили свою работу. Как помните, я говорил, что у спасателя всегда должна быть холодная голова. Вы всегда должны трезво оценивать свои шансы. И если вы не готовы обменять свою жизнь на десять чужих, то почему бы вам не сменить работу? Каждый день в мире что-нибудь происходит. Цунами, землетрясения, стычки, аварии. Что-то происходит по злой воле других людей, что-то — по невнимательности и некомпетентности, а что-то случается не по воле людей. Но всякий раз в опасности оказываются люди, которые не готовы умереть. Они очень хотят жить. И им не на кого рассчитывать, только на спасателей. Поэтому, когда вы попадаете в эти стены, учитесь, а потом идёте спасать таких людей, вы должны понимать это. Понимать, что на вас будут рассчитывать. Это ответственность, с которой вам нужно жить. Если вы не готовы принять это, лучше сразу отказаться и выбрать себе другое занятие.

— Разве вы не должны нас убедить быть спасателями и вдохновить?

— Отнюдь. — Чонин вновь скрестил руки на груди, окидывая взволнованных студентом немного грустным взглядом. — Нельзя заставить людей рисковать собой ради других, если они этого не хотят. Любое занятие имеет смысл только тогда, когда оно вам нравится. Быть спасателем так же непросто, как быть водителем автобуса или шеф-поваром в ресторане. Когда вы говорите, что займётесь конкретным делом, все вокруг вас будут ждать от вас именно этого. И когда вы идёте в корпус спасателей, от вас будут ждать именно спасения. И если вы откажете в спасении, вы сможете с этим жить? Спокойно спать, зная, что могли спасти, но не спасли?

В зале на время воцарилась тишина. Чонин собрался обойти стол и выключить демонстрационный аппарат, но тут прозвучал новый вопрос:

— Капитан Ким, мы ведь сейчас ни с кем не воюем. И все говорят, что войны остались далеко в прошлом. Тогда почему до сих пор происходит так много терактов?

Чонин остался на месте и сунул руки в карманы, коротко кивнул.

— Хороший вопрос. Посмотрите под ноги. Высоко, да? Отличная иллюзия, пока мы знаем это. И жутковато, если подумать, что это реальность, которая может случиться с любым из вас. То, что войны остались в прошлом, — это такая же иллюзия. Разработки новых вооружений продолжаются до сих пор — явно или тайно. Потому что такова сущность людей. Беспокойство. Люди умеют любить, ненавидеть, грустить, веселиться и… чувствовать боль. Всё вокруг нас — выражение беспокойства людей. И изменить природу людей никто не может. Зато каждый может выбрать то, что для него важно. Выражать свои чувства можно с помощью убийств. Но можно выражать их и спасением других людей. Или как-нибудь ещё. — Чонин опустил голову и негромко добавил: — Я не философ. И я здесь не для того, чтобы учить вас жить или объяснять, почему мироздание именно такое, какое есть. Я здесь для того, чтобы показать вам, что это за работа и чего она от вас потребует. Опираясь на свой опыт, могу сказать вам лишь то, что ничто в нашей жизни не бывает простым. Даже если что-то кажется простым, это не так. И иногда лучше рискнуть всем, чем после жить в плену сожалений и думать о том, что вы могли сделать, но не сделали.

Чонин умолк. Он смотрел в зал, но не видел лиц студентов. Думал о другом: о собственных рисках и сожалениях. И о том, что Хань однажды сказал ему. “Я не сожалею, что украл геном. Что бы ни случилось, я не хочу забывать ничего. Не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни”.

Ханя Чонин нашёл в кабинете. Тот сидел за столом, откинувшись на спинку кресла. И перед ним лежала раскрытая папка. Та самая, которую Чонин получил от До Кёнсу.

Хань чуть отодвинул от себя папку и вновь откинулся на спинку кресла.

— Тебе незачем держать это у себя. Если хочешь, я могу сам рассказать тебе слово в слово всё, что тут написано. Это ведь я написал. И перечитывал четыре года изо дня в день. Выучил наизусть. И я помню всё, что тогда случилось в Кунсане. С нами и… помню все свои отчёты и журнальные записи.

Чонин подошёл к окну и остановился там. Тронул пальцами подоконник, провёл невидимую линию по гладкой поверхности.

— Это неважно.

— Почему же? Или ты хочешь сказать, что не читал?

— Читал. Но это неважно. Всё равно все твои записи с ошибками. Ты просто не знал об этом.

Хань долго молчал за его спиной, но всё же после спросил:

— Когда ты понял, что что-то не так?

— На побережье, наверное. Хотя сейчас думаю, что знал об этом всегда. С самого начала.

— Это… когда ты поранил ногу? Кровотечение не прекращалось, так? И ты ничего не сказал? Почему?

Чонин прислонился лбом к стеклу и прикрыл глаза.

— Ты и так в меня не верил. Если бы я сказал, ты снова стал бы носиться со мной, как с ребёнком. Я точно хотел не этого.

— Но ты и был ребёнком! — Хань выбрался из кресла и подошёл к нему почти вплотную. — Ты же ничего не знал и не помнил.