Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Споры о новом гимне весьма интересны для реконструкции взглядов части художественной интеллигенции той эпохи. Однако они не имели какого-то политического значения: фактически роль государственного гимна России после Февраля играла «Марсельеза», ставшая к 1917 г. общепризнанным гимном революционного движения. Пением «Марсельезы», точнее, русской «Рабочей марсельезы», выражали свою радость по поводу состоявшегося переворота противники режима. Весть о перевороте многие политические заключенные встретили пением революционных песен. Так, большевик В.В. Куйбышев и его товарищи по каторге вскочили на нары и запели «Марсельезу». Непосредственная реакция «политических» каторжан красноречива — очевидно, в этом кругу предполагалось, что именно «Марсельеза» станет всеобщим гимном революции[903]. В некоторых городах восторженные сторонники революции, узнав о перевороте в Петрограде, устремлялись в местные театры и прерывая спектакли, требовали от артистов и музыкантов исполнения революционного гимна[904].

«Марсельезу» считали гимном революции и те, кто даже не знал ее содержания. Один из современников событий так описывал первую после начала революции политическую манифестацию в Гельсингфорсе: «…Во главе некоторых колонн моряков судовые оркестры играли „Марсельезу“, а в перерывы вся матросская масса пробовала петь „Марсельезу“, хотя слов почти никто не знал»[905].

Автор «Русской музыкальной газеты» писал: «Между тем как национальный флаг был заменен социалистическим, или анархическим красным, так и назначение гимна у нас исполняет „Марсельеза“»[906]. Такой статус мелодии порой закреплялся приказами. Уже 12 марта командующий флотом Балтийского моря адмирал А.С. Максимов отдал приказ № 24, которой, в частности, гласил: «Предлагаю при подъеме флага с церемонией, а также во всех торжественных случаях играть Марсельезу впредь до написания нового гимна Свободной России»[907].

«Марсельезу» исполняли при встрече членов Временного правительства, при приеме иностранных делегаций, при открытии театрального сезона и перед спектаклями. Порой публика требовала играть «Марсельезу» и вынуждала театральных музыкантов вновь и вновь исполнять этот популярный революционный гимн. Случалось, что при звуках революционного гимна присутствующие снимали головные уборы, пример иногда подавали министры Временного правительства. Такая ситуация создавала благоприятную обстановку и для демонстраций иного рода; так, при исполнении «Марсельезы» консервативно настроенные морские офицеры продолжали демонстративно сидеть. Однако «Марсельеза» постепенно завоевывала вооруженные силы, в армии ее стали исполнять во время утренней и вечерней молитвы, под звуки революционного гимна полки маршировали во время парадов. Под «Марсельезу» шла подготовка к июньскому наступлению российской армии: революционный марш сопровождал А.Ф. Керенского во время его пропагандистских поездок на фронт, под «Марсельезу» манифестировали и женские ударные подразделения. С «Марсельезой» русская армия пошла в наступление, и весть о первоначальных военных успехах также была встречена революционным гимном[908].

Собственно, продолжали звучать две «Марсельезы»: оркестры исполняли классический французский вариант, а пелась русская «Рабочая марсельеза». Это усиливало полисемантичность символа, но некоторые участники событий считали лишь свое восприятие гимна «правильным». Французский дипломат Л. де Робьен 19 марта записал в свой дневник: «Оркестры играли „Марсельезу“, каждое слово которой звучит сейчас с жестокой иронией»[909]. Действительно, интернационалистские лозунги русской революции не были созвучны патриотическому пафосу французского гимна. Однако русская «Рабочая марсельеза» и не была боевым национальным гимном, она звала к бескомпромиссной социальной борьбе.

В то же время «Марсельеза» была символом оборончества. Еще в 1914 г. некоторые студенческие организации призывали защищать отечество с «Марсельезой», а не с гимном «Боже, царя храни»[910]. В 1917 г. некоторые российские политики также «прочитывали» «французское» патриотическое и воинственное значение «Марсельезы» и, соответственно, использовали ее в своей милитаристской пропаганде[911]; Керенский не раз запевал «Марсельезу» и даже дирижировал пением восторженной аудитории[912]. Агитировавшая за наступление газета также апеллировала к авторитету революционного гимна: «Какое право мы имеем петь „Марсельезу“, зовущую к походу на тиранов?». А в одном из милитаристских изданий публиковались стихи такого свойства:

А мы прем и поем «Марсельезу»
И победы хотим до зарезу

[913].