Символы власти и борьба за власть: к изучению политической культуры российской революции 1917 года

Поздравления же органов власти (Временного правительства, Советов и комитетов разного уровня, командования) с праздником Пасхи носили в этот год политический характер: «Христос воскресе! Многоуважаемые защитники свободы, 7 рота Б.Д.Р.П. 35 пехотной дивизии поздравляет Вас с Высокоторжественным праздником Светлого Христова воскресения и этот праздник желаем Вам встретить и провести с таким чувством и восторгом, с каким мы и вся страна встретили свободу, завоеванную вами», — писали солдаты, поздравляя членов Временного правительства. В некоторых случаях писали о празднике «великого двойного Воскресения». В таком же стиле были выдержаны в этом году и традиционные поздравления старших по званию. Командующему флотом Балтийского моря, например, посылались такие телеграммы: «Христос Воскресе. Приморский фронт морской крепости приветствует Вас, господин адмирал, со светлым праздником Воскресения нашей дорогой свободной родины». Приказ же по запасному батальону Гвардейского Петроградского полка гласил: «В этом году светлый праздник вдвойне: воскрес и русский народ, он пробудился после тяжелого сна». В том же духе было выдержано и приветствие запасному батальону командира этого полка, находившегося на фронте: «В день светлого Христова праздника, в дни воскресения России к новой свободной жизни я и весь полк от всего сердца приветствуем родной запасной батальон»[257].

Известный пример в этом отношении представляло и пасхальное поздравление самого Верховного главнокомандующего генерала М.В. Алексеева, включенное в его приказ № 256, оглашавшийся во всех частях и подразделениях российской армии: «Да будет день этот символом возрождения многострадальной Родины нашей к силе, правде и свету…»[258].

И, разумеется, весьма политизированными были пасхальные поздравления, направлявшиеся в адрес комитетов и Советов, даже весьма радикальных. Первый Балтийский флотский экипаж поздравлял со светлым праздником Совет рабочих и солдатских депутатов Кронштадта и желал «… от души, чтобы этот день светлой радости Христова (!) закрепил бы в нас светлое единение»[259].

Политизированы были порой и частные пасхальные поздравления родных и друзей: «Христос воскрес и с ним свобода!» — писал солдат «дорогому Мише»[260].

Радикальная политика окрашивала порой и тексты рождественских поздравлений 1917 г. Комитет и команда крейсера «Аскольд» поздравляли «рабочих, солдат, всех служащих учреждений и граждан города Мурманска и его района, идущих с нами лояльно в деле раскрепощения пролетариата и крестьянства от векового гнета империализма, с наступающим праздником рождества Христова и новым 1918 революционным годом»[261].

Выражение «красная Пасха» приобрело в условиях революции новый смысл. Сбор денежных средств на посылку пасхальных и первомайских подарков, а также политической литературы в действующую армию шел весной 1917 г. под лозунгом «Пошлем на фронт красное революционное яичко». Символы православной Пасхи «революционизировались» и в текстах сторонников большевиков, последние же иногда даже использовали религиозный праздник для политической мобилизации. Резолюция собрания рабочих обувной фабрики «Максимова и Маркович» (Москва) от 16 апреля гласила: «Отчисляем свой дневной заработок (большевикам) РСДРП на фонд партийной типографии, при сем половина его отчисляется на большевистскую литературу („красное яйцо“) в окопы»[262]. Образ «красной Пасхи» продолжали использовать впоследствии и сторонники большевиков, они именовали Октябрь «Пасхой рабочего класса и беднейшего крестьянства»[263].

Религиозная традиция оказала влияние на политическую символику антимонархической революции 1917 г.: многие красные флаги повторяли форму церковных хоругвей, на красных знаменах подчас изображались архангелы с трубами, возвещавшие, по-видимому, приход для угнетателей страшного суда — революции[264].

Сакрализация всегда присуща политике. Однако в 1917 г. процесс массовой политизации совпадал по времени и с антиклерикальным движением, и с церковной революцией, политические же проблемы переплетались с проблемами религиозными. Массовое сознание было политическим лишь по форме, по сути же политика становилась идеологическим суррогатом религии. Подобный процесс сакрализации политики и политического языка описал в то время Н.А. Бердяев: «Началось новое идолотворение, появилось много новых идолов и земных божков — „революция“, „социализм“, „демократия“, „интернационализм“, „пролетариат“»[265]. Обожествление революции, ее институтов и символов также вызывало его протесты и в другой статье: «Преклонение перед земной богиней, именуемой революцией, есть рабство духа и идолопоклонство»[266]. По сути дела Бердяев писал о тех же процессах, которые первоначально с энтузиазмом отмечал писатель Л. Андреев, иной была лишь их оценка.