Даша громко и прерывисто вздохнула: ну не может Слава без своих интриг. Чем-то нагрузил такого сложного и важного гостя. Явно испортил ему настроение. Она с упреком посмотрела на Славу, тот в ответ пожал плечами.
Вазилис начал прощаться со всеми по очереди, даже маленьким сестренкам пожал и поцеловал крохотные лапки. Тяжело и не очень охотно пошел к двери… И тут раздался звонкий голосок, от которого все вздрогнули:
– Дядя мамы Маши! Подожди! Я хочу сказать спокойной ночи!
Вася прибежал из своей комнаты, остановился на уровне колен Вазилиса и посмотрел ему в лицо открыто, прямо, без своей обычной опаски и настороженности. Это Вазилис боялся шевельнуться. Он смотрел на личико малыша, как на немыслимое чудо. Потом вдруг закрыл ладонями лицо, наверное, чтобы спрятать стон или вздох.
– Не плачь, дядя, – сказал Вася и на секунду прижался личиком к этим чужим коленями. – Приходи к нам еще.
Ребенок убежал, а все так и остались молча стоять. Как будто не могли решить, что было, а что им показалось.
– Вот где был ужас, – шепнул Слава на ухо Даше. – Я б на месте Вазилиса помер.
– Ты дурень, – отмахнулась Даша. Ее предательские глаза уже, конечно, истекали слезами.
Вазилис растерянно улыбнулся.
– Я не знал… Я ничего не знал про такое счастье. Пойду. Расскажу Марии… По телефону.
Когда он вышел, Лида рухнула на диван.
– Ой, я не могу, Дашка. Дай мне воды, что ли. Я вообще ни глотка никакого не сделала. Только металась и тряслась как ненормальная. Но как мне плохо от этой нашей Гжели. И оттого, что я даже по телефону не решилась поговорить с Марией. Надо было попросить его соединить нас.
– Не надо было, – тихо произнесла Даша. – Мария здесь, в Москве, в отеле. Я видела ее в парке. Она смотрела на Васю в бинокль издалека. Потому я и сбежала. Так она смотрела. И говорила ему ласковые слова по-гречески и по-русски. Не надо ей звонить. Пусть все будет как есть. А вдруг на Вазилисе писала все это какая-то камера. Для нее это тоже будет счастье.
– А это может быть, – оживилась Лида. – Он мне предлагал какое-то сверхсовременное устройство цеплять на одежду Васеньки, когда он будет гулять. Я, в общем, согласилась. Его охранники привезут. Но если и на Вазилисе была камера… То как же страшно я, наверное, получилась. За тебя я спокойна, за Диму, Славу и девочек тоже. О Васе и говорить нечего.
Обвинительное заключение
Для альбиноса
Надеждин смотрел в стол и не поднимал глаз на Земцова.
– У меня все готово, Кирилл. Ты прочитаешь, если со всем согласен, – подпишешь. Отправим прокурору, который и выступит с обвинением на суде. Все, как говорится, по желаниям клиента. Все, как ты хотел. Ты – исполнитель и заказчик большого количества тяжких преступлений. Соучастников нет, только твои исполнители, заказчиков у тебя тоже нет. Мотивы – личная неприязнь и уверенность в том, что у тебя миссия чистить общество. С таким мотивом приговор практически очевиден. Текста очень много, но я выразил суть. Ты с ней согласен?
Кирилл кивнул.
– Тогда читай.
– Покажите сразу, где подписать. Читать я это не буду.
– Вот. Спасибо. А теперь давай немного поговорим. Без протокола. Не против?
– Не понял, о чем еще.
– Ну, к примеру о том, что Семен Львович для тебя не просто босс. Вы гораздо более близкие люди.
– А при чем тут это? Я подписал обвинение, вы его отправляете в прокуратуру. Все вопросы закрыты, я правильно понимаю?
– Да, конечно. Я же сказал: не для протокола. Просто интересно в плане расширения кругозора. Боссу ты уже не навредишь. Но, к примеру, почему ты скрыл от следствия, что вы знакомы с твоих девяти лет? Что он выкупил тебя у попа-педофила, где ты был рабом и жертвой насилия? Тогда, наверное, и начались твои проблемы с людьми. Адвокат мог бы это использовать, это впечатляет.
– Еще не хватало. Тем более я отказался от адвоката.
– Хорошо. Не для него. Скажи мне: твой благодетель, который вложил в тебя когда-то деньги на лечение, пребывание в закрытом элитном интернате, затем обучение за рубежом (совсем не дешевые), воспитал по своему вкусу, – этот господин дал тебе какие-то гарантии?
– Опять не понял.
– Понимаешь, не хитри. Гарантии, что когда тебя разоблачат, возьмут, поставят на край, – он воспользуется своими связями и деньгами, чтобы выручить?
– Из такого выручают?
– Еще как. И ты знаешь об этом не хуже меня, хотя я человек изнутри. Так выручит?
– Точно нет, – Надеждин даже рассмеялся. – Исключено.
– Почему? Его ведь никто ни в чем не заподозрит: просто любыми путями борется за ценный кадр. Или он такой жадный? Но за тебя когда-то заплатил немало, когда ты был просто никому не нужным, замученным и больным ребенком.