Синдром Гоголя

Плясовских, выслушав профессора, верить, как будто не собирался, потому что Зимин, конечно же, сказал ему другое, напустил на себя важный вид, пыжился, надувал щеки, словно решал сложную шахматную задачку. К тому же он был немного обижен за мотоциклетку.

– Она оставила блокнот, – продолжал защиту Грених, – в котором с Майкой переписывалась и со мной, там вы найдете много любопытного. Зимин Асю шантажировал. Видит, что девушка о смерти тетки не знает и думает, она уехала, пугал, мол, не будешь молчать, не отпущу тетю, буду ее преследовать. Наверное, если бы я уехал, он бы и ее убил… Кто бы на него подумал? Никто. Как сегодня пытался бы все выставить – упала, ударилась.

– А с вами мне делать-то что? – театрально вздыхал Плясовских. Он, казалось, на самом деле лишь боялся, как бы профессор не удрал именно сейчас, когда вскрытия ожидали тела четы Кошелевых. – Угон транспорта начальника городской милиции, огонь по безвинной… – он поднял палец, – возможно, безвинной жертве…

– Аркадий Аркадьевич, давайте без этого вот, а. Прекрасно видно же, что никакой Зимин не безвинный.

– Это доказать надо. Ваши путаные умозаключения про то, как они с Офелией замыслили Кошелева травить, как били-били и не добили Агнию Павловну, про то, что она знает и о чем до сих пор молчит – этого недостаточно. И даже вашего рассказа про поход на фабрику – недостаточно. Зимин от всех ваших обвинений открещивается. Я, конечно, блокнот Аси почитаю… Анатомировать будете?

– Уж теперь-то разумеется. Тела в ледник перевезли?

– Все готово!

– Хорошо… – Грених сполз с подоконника. – Анализ крови, которую Майка Зворыкину вашему передала, должен быть готов – значит, яд он нам назовет, какой был использован. В этом уравнении теперь лишь одна переменная неизвестна. Что от вас требуется? Сыскать в вещах Офелии Захаровны ее аптечку и снести мне. Всю целиком, ничего не растерять.

– Домейку отправлю, он сбегает, заодно глянет, как там ваша дочь.

– А Домейко – молодец, обратите на него внимание. Молодые кадры нужно ценить. Кошелева нашел нам – он.

Больница состояла из нескольких строений, в беспорядке разбросанных по огороженному каменной стеной двору, захламленному всяческим мусором. Напротив ворот располагалось здание с приемным покоем, кабинетом дежурного врача и больничной конторой, а по бокам – одноэтажные бараки на три палаты по двенадцать человек. В ледник можно было попасть с задней калитки, как было сделано в прошлый раз, когда Грених осматривал тело Кошелева. Профессору еще не выпадало случая хорошо разглядеть больничный двор.

– А тут почти никого не бывает, – объяснял Плясовских, отдыхиваясь от быстрой ходьбы; они вышли из барака в сторону приемного покоя. – Едва с десяток больных в палатах, которые совсем запущенные, неходячие, незрячие. За ними медсестры смотрят. С тех пор, как доктор Зворыкин занемог, все повыписывались. Кто в сельские больницы перебрался, что не слишком далеко отсюда, кто в соседние города, а кому-то свезло и в Белозерск перевестись.

– А что с доктором?

– С Виссарионом Викентьевичем? – как бы удивляясь, спросил Плясовских. – Э-э… а-а… мм… сатана его знает.

И махнул досадливо рукой. «Ясно, – подумалось Грениху, – спился небось».

– Что ж вы не решите этот вопрос никак?

– Это юрисдикция исполкома.

Начальник милиции вновь вздохнул, хотел было что-то добавить, да только опять досадливо махнул рукой.

– Что ж, – вздохнул он, – мне направо, в участок. Вам – прямо. Поосторожней вы со Зворыкиным, уж не пугайте сильно. Эх, разбили моего железного коня, теперь пешком ходить.

Грених поднялся на каменное крыльцо, ступил в сени, глянул в пустующую контору, в которой, кроме шкафа, заполненного папками, и совершенно пустого стола, ничего больше не было. Глянул в приемную – не то женскую, не то мужскую, не то общую – неясно. Голые стены и отсутствие всякой мебели делали это помещение безликим. Только по знакомой планировке Грених мог судить, что и где должно располагаться.

– Товарищ Зворыкин, – позвал он, и эхо подхватило этот зов и понесло по пустующим комнатам. Где-то в глубине оно затихло. Но тишина тотчас была нарушена оглушительным звоном падающих жестяных ведер и тазов. Ага, в здании все же кто-то был.

Константин Федорович смело пересек приемную и тотчас уперся в проем без двери – та оказалась снята с петель и отсутствовала, вход же был частично забаррикадирован шкафом, стоящим торцом, сквозь стеклянные дверцы его Грених разглядел пробирки и бутыльки синего и белого стекла с химическими реактивами для проведения анализов. Отлично! Хоть что-то здесь имелось.

Протиснувшись в узкий лаз, Константин Федорович наткнулся на поваленную груду ведер и тазов, меж ними лежала лента бинта, вся пропитанная кровью. Свежей. Путь ему вновь преградил шкаф, теперь уже поставленный ко входу спиной, старая, прогнившая деревянная задняя его стенка чуть отходила от остова, обнажая рядок полок. В узкую щель можно было разглядеть в беспорядке наставленные папки и книги вперемешку с какими-то тряпками.