Синдром счастливой куклы

Поднимаюсь с постели, закидываюсь жаропонижающим, обрабатываю раны антисептиком и, борясь со слабостью, перед зеркалом подстригаю серые патлы — получается каре, но оно не идет ни в какое сравнение с шикарным густым каре Юры.

Ох уж этот объем… Недосягаемое совершенство. Однажды, восседая в строгом костюме в ненаполненной ванне, Юра рассказывал подписчикам, как правильно ухаживать за волосами — демонстрировал мои шампуни и бальзамы, делился опытом их применения, а я, сидя по-турецки на перевернутом пластиковом тазу, снимала «эксклюзивный» контент на смартфон.

Потом мы вызвонили ребят и пошли «в ночное» — в близлежащий загаженный лес, где разбили палатки, установили мангал и до утра орали песни под гитару.

Мой друг Юра — сногсшибательно прекрасный парень. Он заслуживает счастья…

Три года назад, после переезда в чужой огромный город, я старательно делала вид, что держусь — улыбалась через силу, ела безвкусные мамины завтраки-обеды-ужины, ходила с ней по музеям и торговым центрам, смиренно выслушивала полные оптимизма планы на будущее и всерьез верила, что смогу выкарабкаться, хотя душа болела, будто ее отбили тяжеленными сапогами. Когда меня зачислили в вуз, я наотрез отказалась до конца лета возвращаться обратно, а мама и не настаивала — помахала мне ручкой из окна вагона, отвалила в закат, и я осталась одна.

Тогда воспоминания, вина, страхи, ненависть к себе и чудовищная ледяная тоска навалились с новой силой. И я впервые поняла, что сдержать данное Багу обещание жить и идти вперед будет очень и очень сложно.

У почившего родственника обнаружился обширный запас стальных лезвий для доисторической бритвы… И в один из тухлейших вечеров я пустила их в ход.

Предплечья, бедра, ребра, запястье на левой руке — отметины их острых ржавых языков остались везде.

Но каждый раз перед сном я созванивалась с мамой и как ни в чем не бывало врала, что все в норме. Я загибалась, лезла на стены от ужаса, но не жаловалась: пропал наш любимый кот Марс, мама была раздавлена, и я не хотела усугублять…

Первого сентября, натянув на худое истерзанное тело парадные цивильные шмотки, я отправилась в универ.

А дальше в моей судьбе возник Юра.

Благодаря его неуемной энергии и обширным связям на моих шрамах расцвели татуировки, а мои дни наполнились хоть каким-то смыслом. Три года мы действительно смотрели в одну сторону и творили всякую веселую дичь — сообща, спонтанно, оголтело…

Его мать права по всем статьям: для него это были отношения привязанности, любви и доверия. У него есть право ненавидеть меня.

Ярик тоже пострадал — купился на мой потерянный взгляд, вздохи и потоки флюидов и накосячил перед другом — нагло и жестко. Он уходил с тяжелым сердцем и огромной виной, сломанным, выведенным из строя. Должно быть, он презирает меня и клянет.

Эта версия событий удобна и идеально вписывается в привычную канву, но Баг из несбыточного светлого сна вывернул мой мешок, вытряхнул из него мусор и вернул наполненным только полезным опытом.

Плыть по течению и упиваться чувством вины можно долго — пока не закончится отведенное на земле время. Но когда оно закончится, не останется ничего, кроме сожалений.

Я должна выбраться из жуткого пыльного чулана и исправить все, что сломала. Извиниться перед тем, кому причинила боль. И спасти от одиночества того, кого люблю.

Судорожно стираю слезы и улыбаюсь своему бледному отражению. Взгляд падает на лезвие с коричневой коркой запекшейся крови и изорванную пачку с его нетронутыми собратьями. Смахиваю их на газету и вместе с остриженными волосами без сожалений смываю в унитаз.

Квартира, без Ярика погрязшая в запустении, как никогда нуждается в уборке, и я самозабвенно засучиваю рукава худи. Морщась и шипя, разгребаю хлам, уничтожаю паутины, распахиваю окна и впускаю в помещения летнее тепло.

Раны тянут и жгут, но таблы уже начинают действовать — склоняюсь над диваном, стаскиваю давно не стиранное покрывало, и по паркету разлетается ворох белых салфеток. Напрягаю бесполезное зрение, ахаю и прикрываю ладонью рот. Рисунки Ярика…

Опускаюсь на колени, поднимаю и долго рассматриваю каждый из них — шариковой ручкой на тонкой бумаге изображены многоглазые улыбающиеся чудовища, половины уплывающих в небытие китов, истерзанные куклы и мое лицо с разных ракурсов. Потрясающая прорисовка деталей: сжатые губы, настороженные глаза — на мятых клочках он изобразил не меня, а мою душу. И свою печаль. Тревогу. Неуверенность. Нежность. Любовь.

…Мальчик, готовый ради меня на все…

Ярик никогда не стал бы проклинать и ненавидеть. Им двигали благие намерения — он понимал, что рядом с Юрой я могу вполне сносно существовать. Но и предположить не мог, что запредельно хорошо мне было лишь с ним…