Синее око

Утром он поехал в обком. Он не вызвал свою директорскую машину, а сел в троллейбус. Он ехал в троллейбусе первый раз за долгое время директорской жизни, и ему было ново, приятно платить ворчливой кондукторше сорок копеек. Ему было хорошо сидеть рядом с пожилым человеком в худом пиджаке. Человек медленно разворачивал газету и прочитывал ее спокойно и тщательно, как съедают рабочие люди взятый из дому обед.

Кремер успокоился в троллейбусе, хотя знал, что управлять комбинатом ему осталось недолго, что будет беда, что Шагину нельзя помочь, потому что люди, обвинившие Шагина, сами не верят в его вину. И потому особенно тверды и жестоки в своей несправедливости.

Зачем он едет?

«Я всё равно обязан это сделать, — сказал себе Кремер в троллейбусе. — Пусть будет как будет. Я обязан».

Куприянов принял его во второй половине дня. Кремер шел к нему через большой кабинет, он откинулся в кресле и ждал. Это был очень длинный путь по ковровой дорожке. Нужно было одолеть охранительный круг настороженных черных глаз Куприянова. Куприянов не верил ему и не поверит, Кремер чувствовал это, но он знал, что сделает всё, как должен сделать. Он достал свой партийный билет и положил его на стекло стола.

Куприянов тотчас вскинулся:

— Ты что, пришел мне взносы платить? — Он взял в руки билет, раскрыл, посмотрел и кинул: — Ну, что скажешь?

— Я могу поручиться званием коммуниста за Гаврилу Макарыча Шагина, — сказал Кремер. — Мы с ним работали вместе двадцать лет.

В глазах Куприянова появилось вроде бы любопытетво. И усмешка. Но тут же всё подавил привычный начальнический гнев.

— Не бросайся этим, — сказал Куприянов. — Если понадобится, мы тебя сами избавим от билета. Делом Шагина занимаются органы безопасности.

Через месяц Кремера исключили из партии. Вскоре он был арестован. Обвиняли его главным образом в связи с Шагиным. Портрет шагинский был взят при обыске и приобщен к делу. Выпало Кремеру строить железную дорогу Тайшет—Лена.

Он провел в лагере два года. Потом его освободили «за отсутствием состава преступления». Домой он не поехал: в последнем своем письме, год назад оно пришло, жена писала о том, что больше не может, не верит, чтобы писем ей Кремер не посылал.

Он остался в Братске. В старом Братске, нового не было еще. Поступил съемщиком в изыскательскую партию. Метил в тайге трассы лесовозных дорог. Был молчалив, исполнителен, точен. Никто из товарищей по работе толком не знал, что он за человек.

Но, конечно, узнали. Главный инженер проекта приехал из Ленинграда, встретил Кремера на трассе... «Виктор Викторович! Как же вы здесь? Вас ведь все с ног сбились, ищут». Главный инженер служил когда-то в подчинении у Кремера, начальником ОКСа на комбинате. Он сразу предложил своему бывшему директору должность спокойную и денежную: консультантом по технологии лесоочистки в зоне затопления. Кремер отказался. Ему необходима была усталость, натруженные в тайге руки, чтобы не думать и как бы не жить в сегодняшнем дне. Он еще не знал тогда, как начинать, из чего строить свой сегодняшний день. После веего, что случилось в стране.

...Через полгода главный инженер предложил Кремеру должность начальника транспортной партии. Кремер ответил: нет. Потом его вызвали в Ленинград. Разговор состоялся в кабинете директора института. «Хватит дурака валять, Виктор Викторович, — сказал директор. — С твоим производственным и административным опытом просеки рубить — это преступление. — Директор произнес слово «преступление» и осекся. Неколебимая, бодрая интонация нарушилась... — В общем, такое дело, Виктор Викторович, — у нас тут был с Иваном Робертовичем разговор... — Сидевший напротив в кресле главный инженер проекта кивнул: «Не один раз мы этот разговор заводили...» Так вот, есть мнение поставить тебя начальником экспедиции. Ты знаешь, объем работ предстоит огромный, и, будем говорить прямо, Рубашкину не вытянуть. Есть, конечно, на этот счет всякие кривотолки в институте. Ты сам понимаешь. Но сейчас времена не те. Куприянова, ты знаешь, сняли, и слыхом его не слыхать.

«Нет, — сказал Кремер. — Я не готов к этому сейчас».

...«Ты непростительно глупишь, Виктор! — втолковывал ему Иван Робертович вечером, у себя дома, за столом. — Ты весь увяз в своем вчерашнем дне. Ты пойми, ведь он ничего не значит. Мы живем сегодня. Нам-то с тобой надо прожить по-человечески наш сегодняшний день. Честное слово, мы себе заслужили это».

Кремер слушал и думал, что раньше начальник комбинатского ОКСа Иван Робертович Ардашевич говорил ему «вы».

«Я шагинского парнишку младшего с собой в тайгу заберу, — сказал он. — Пусть. Полезно».

А дело росло — величайшая стройка и рубка. Трещали ПЭески в тайге. Ангарские сосны пластали на белые брусья. На обочинах таежных дорог вспорхнули серебряные стрелки: «Братская ГЭС». Огромное дело!