Синее око

— Вот было времечко. Не хуже вчерашнего. — Георгий держал баранку двумя пальцами левой руки, правил с презрительной легкостью, будто вовсе не руль, колесико в театральном бинокле крутил. Он достал сигарету, прижал баранку локтями, пока зажигал, сладко глотнул дыму. Сигаретка мотнулась у него во рту, как бревешко в Падунском пороге. Он загнал ее в угол, прикусил, наклонился к рулю и выставил вперед подбородок. Бритый, малиновый, здоровенный. Кепочку сдвинул на брови. Серенький в крапинку чепчик. Козырек Георгий давно отпорол.

— ...Час только, как от преферанса встали, — сказал Георгий. — Вчера сели в одиннадцать, так ни разу не поднялись. Игорь Кржановский проиграл полторы сотни. Сейчас у них там с Жанной идет сражение на Орловско-Курской дуге. Мы у них в комнате сидели. Двадцать раз говорил: кончим. А Игорь: нет! Ну, нет дак нет. Мне лично наплевать, выиграл я, проиграл, я на карту свою амбицию ставлю. Не в рублях дело. Понятно, если бы я не мог играть, я бы не садился. Человек должен вот так вот себя держать. — Георгий стиснул правую пясть, кулак у него как сибирская дыня средней величины, в трещинках, заскорузлый. — Верно ведь, Виктор Викторович?

— Ну а кто же у вас в выигрыше? — спросил Кремер.

— Бухгалтер. Начфин. Это уже закон. Он темнить не любит. Если карта ненадежная — пасует. На мизер играет — так уж наверняка. Он всё равно как доктор экономических наук.

Машина бежала теперь по ровной возвышенности над Ангарой, тайгу тут сняли, только пни торчали окрест. Тракт пересекла ложбина с песчаными боковинами, по ней проложена железная дорога — однопутка. На переезде было узко, шли встречные МАЗы. Большие их колеса, рустованные, в крупный рубчик скаты шлепали по гравию, как плицы речных пароходов шлепают по воде.

Шофер Георгий — в экспедиции его звали Гошка — прикусил сигарету, газик нахально рванулся на занятый переезд. И проскочил было обочиной, но в узких шлагбаумных воротцах ткнулся под радиатор МАЗу. Грузовик был огромен, порыкивал сдержанно и достойно. Шофер восседал за рулем недвижимо, был гораздо выше, чем Гошка, на своем разбитом сиденье.

— Морда! — крикнул ему Гошка. И еще одно, более емкое слово крикнул. Зажал в кулаках баранку, будто оружие.

Шофер тронул МАЗ и бережно толкнул Гошкину машину. Газик попятился. Гошка воткнул заднюю скорость, бешено тиснул железку. Газик фыркнул и отскочил. Сполз с переезда, припал к земле; МАЗ проехал мимо, шофер даже не поглядел: маленькая помеха.

После, спустя километров пять или шесть, Гонка поставил локти на руль, чтобы можно было руками развести...

— От же бурундучье племя! Давить их некому. Ну куда лезет?

— Брось, Георгий, — сказал Кремер, — ты же сам понимаешь, что не прав. Еще проповедовал, нужно себя держать, говорил. Вот так вот держать... — Кремер сжал и поднял кулак, костлявый, кожа тонка, лоснится и розовеет от старости. Поглядел на кулак будто с любопытством, будто позабыл о своем соседе Гошке, и уронил...

Георгий молчал километр, потом двинул чепчик с бровей повыше.

— Виктор Викторович, завернем на Короновку, я там знаю одно местечко, саранки нарвем, свезем Валентине Ильиничне.

— На обратном пути.

Кремеру не хотелось сейчас разговаривать. Не первый сезон возил его здесь Георгий. Хороший шофер, горячий, но не зарвется. Машину знает. И цену себе. Гордый парень и добрый, потому что силы много.

— Давай, Гоша, сначала в Падун заедем. А потом на эстакаду.

— Давайте. Только бы на архангела не нарваться. Таратайка у нас фестивальная. Не машина — ансамбль свиста и пляски.

Кремер любил шофера Гошку. Хорошо сидеть с ним рядом. Весь он прочный, этот мужик из Заярска, готовый жилой домина! Жить в таком доме — с достаточным хлебом и мясом и овощем, с приемником на тумбе в красном углу, с моторной лодкой под ангарским берегом, со скорой улыбкой, с лукавым почетом в соседских домах, с воскресным загулом и понедельничным хозяйским усердием.

«Заярску скоро хана́, — подумал Кремер, — тоже море будет...»

Он поглядел сбоку на шофера, увидел короткую шею, тяжелое плечо обтянуто фланелевой лыжной кофтой, а глаз утренний, чуть подсиненный.

...Въехали в только что поставленный город Комсомольск. Стены еще не успели обветриться на юру — сосновая косточка. Они белели высоко, в три этажа. Домов было много, близко к дороге и вглубь. Люди еще не въехали в город. Окошки были черны и ярки, как омуты в солнечный день.

Миновали город, Гошка прибавил ходу. Дорога теперь стала ровнее и шире — Новый Тулунский тракт. Лес еще не был срублен, посыпали навстречу сосны, а выше деревьев виднелись стрелы: экскаваторы брали гравий в карьерах. Дорога вела из древнего, острожного Братска, из временного сборно-щитового поселения к строительству Братской ГЭС. Со дна морского на кряж.

— Знаешь, Георгий, — сказал Кремер, — ты чем-то похож на Гаврилу Шагина. Покойника. Был у меня такой друг. Вроде тебя здоровый мужик.

— Ну, Виктор Викторович, мне еще рано в покойники записываться.

— Да нет, я не к тому. Просто у вас есть в чем-то большое сходство.