Сингулярность 2.0. Биотех

Каби кое-как перевязал плечо, сунул в старую «банку» ошметки импланта в кровяных сгустках, туда же смел, сколько смог, металлическую пыль, сунул «банку» в дрон и отправил в рассвет над океаном.

Когда робот-уборщик приполз зализывать кровь и остатки пыли на полу, Коржик слегка очнулся. Шарахнул Каби по лобным и теменным долям, опять на сто процентов овладел телом – и, связавшись с терминалом на орбите, отправил домой полный отчет о шторме и запрос на отсадку.

А потом отпустил Каби и стал стремительно рвать все узы, все щупальца и нервы, оставив только те, что отвечали за жизнь и за запись, превращаясь в слепой и глухой, теряющий сознание кровоточащий комок с дыркой от острого карандаша в середине. Ведь во всем виноват он, а не Каби. Каби всего лишь человек. Бедное-бедное, больное животное. Его надо освободить. Было так темно в уме, так тошно, что он даже толком не почувствовал, когда спустя сто километров полета Каби взорвал дрон.

Коржик: сейчас*

Забыть бы… Но, вернувшись в сознание, он помнил всю жизнь Каби, все часы привычной работы, прерываемые моментами испугов, восторгов и бешеной жажды улучшать мир. А найти ошибку не мог. Может, рвать узы и предоставлять Каби самому себе было ошибкой? Но и так давно рушилось все хорошее. Для Каби – с его невыносимым уровнем дофамина – ничего не становилось достаточно хорошим. Коржик всю жизнь вился как уж на сковородке, укрощая его креативную расторможенность, чтоб он в припадках вдохновения не расплавлял им обоим мозги в клейстер. В общем, худо-бедно справлялся.

Но не мог исправить то, что Каби ни с кем из людей не мог выстроить добрых отношений ни в работе, ни в любви. Друзей у него не было. Коржика считал собственным расширением. Никого не принимал всерьез и любил только собственную планету. Не людей, для которых ее создавал. В лучшем случае рассматривал их как оживление пейзажа… В общем, был заложником своей природы. Как ему доверять?

– Ты думаешь о том, почему я все испортил, – не поворачиваясь, сказал Каби. Конечно, мысли он не читал, доступа к сознанию Коржика не имел – черт его знает, как он умудрялся угадывать.

– Не ты – мы. Каби, а почему нас не отозвали? Почему не попало за… За шторм?

– Планета закрыта еще на полгода. Населения мало. А нового кабира сюда присылать смысла уже нет. Вообще – списали на твой технологический сбой… Но, я думаю, все с тобой было в порядке. Просто ты никогда не доверял мне.

– Не доверял – не работал бы. Хотя, конечно, твоим оценкам рисков верить нельзя… А раз не отозвали – значит, ценят. Твои фракталы пейзажей, вся эта мощь линий и контуров… Это прошибает навылет, потому что твои пейзажи заставляют людей чувствовать гармонию… Мотивируют к достижениям…Ты – кабир. И я тебе и сейчас доверяю.

Каби обернулся и посмотрел в глаза:

– Не ври. Я же тебя убил.

– Так ты и себя этим убил.

Вездеход на что-то натолкнулся, свирепее заурчав двигателем. Каби закрутил руль, фары метнулись желтым пятном по корявым деревьям, машина долго выбиралась из вязкой протоки – и скоро двинулась ровно, убаюкивая ворчанием мотора. Дорога, экспедиции, старый вездеход – это их всегда примиряло… Так вот зачем они здесь. Коржик смотрел, смотрел на Каби – уставшего, сутулого, немного чужого… И сказал:

– Давай мириться.

Каби рванул тормоз, и Коржика инерцией снесло с сиденья.

– Что… Что ты сказал?

Коржик – едва не рассыпавшийся – кое-как влез обратно на сиденье, сказал:

– Перемирие. Понимаешь?

– Нет. Ты…

– Это слабоумие, наверно, – признался Коржик. – Но мне захотелось… Доверять.

Каби молчал. Позади него снаружи замер ярко освещенный фарами ночной корявый лес.

К утру за окнами вездехода плавал туман, сизый, рассветный. Каби спал. Коржик надеялся, что за ночь станет легче… Но нет. Он ощущал себя внутри Каби закорузлой мозжащей тряпкой. У Каби тоже болит голова. Ну что ж, Каби постарел, а он сам… Никуда не годится. Никаких гормонов больше синтезировать не может, отупел… Так что Каби свободен. Коржик перелез через него к двери.

– Куда? – бессонно спросил Каби.

– Не могу больше. – Коржик открыл дверь и выбрался на гусеницу, вдохнул туман. – Дай хоть на осень посмотрю, пока глаза есть.

– Я же сказал, что никогда больше тебя не выключу!

Да этот исковерканный, едва починенный имплант сам может сломаться. Коржик мягко сказал:

– Дай надышаться. Я недалеко.

И спрыгнул в жухлую осеннюю траву, хвощи, кустики – земля почему-то отозвалась на удар его подошв страшной пустотой.

Ой.

Он услышал, как Каби тоже выбрался на гусеницу, но не оглянулся – боялся даже дышать.

– Ты что замер? – испугался Каби.

Коржик сказал:

– Мы на карсте стоим. Внизу полость. Свод тонкий и уже… похрустывает.

– …Понятно. Давай, – велел Каби. – ищи твердую породу.

Коржик побежал вперед, путаясь в мокрых хвощах. Каби слез с гусеницы и чуть отошел. Симбионт в нем подключился к геотомографам вездехода, и Коржик видел теперь грунт насквозь. Давно, в начале, Каби без скафандра не мог покидать вездеход из-за токсичной атмосферы, и Коржик бегал вот так же, отыскивая жилы нужных руд, втыкал флажки, собирал образцы…