Синяя луна

– Для каллиграфии?! – юноша в удивлении вскинул брови, став ещё более похож на Пьеро или на Вертинского, когда-то выступавшего в такой маске. – Так вы, господин, умеете… Ой, извините за дерзость.

– Да, Фань, дружище, – рассмеялся Баурджин. – Я знаком с этим древним искусством. И даже осмеливаюсь кое-что рисовать.

В карих глазах секретаря вспыхнуло самое искреннее восхищение:

– О, господин! Я приготовлю всё. Осмелюсь спросить… Вы разрешите мне присутствовать?

Князь усмехнулся:

– Хочешь посмотреть, как я рисую? Что ж, смотри!

Фань живо приволок всё вышеуказанное – и где только взял?

Устроив плотный бумажный лист на специальной подставке – мольберте – Баурджин в задумчивости обмакнул в чернильницу кисть. Перед мысленным взором князя вдруг предстали полчища врагов – то ли это была чжурчжэньская конница, то ли цзиньская пехота, а, может быть – японские полчища генерала Камацубары, рвавшиеся за реку Халкин-Гол летом тысяча девятьсот тридцать девятого года. Что-то словно бы вдруг качнулось в воздухе серым призрачным облаком. Что это? Поднятая вражьми скакунами пыль? Или рой пуль, выпущенный японскими истребителями по нашим окопам на сопке Баир-Цаган? Или стальные каски гренадеров-эсэсовцев где-нибудь под Демянском? Кто бы вы ни были…

Баурджин прищурился. Резкий взмах руки предался кисти. Ввах! Вот так! Сверху вниз. Как удар саблей. И в последний момент, уже доведя чёткую чёрную линию почти до самого края листа – резкий ход вправо, этакой вытянутой запятой, чайкой – милым сердцу «ястребком» И-153. Нет, не пройдут вражины! Две перекрещивающие знак параллельные линии – никогда, никогда! Все вместе получился любимый иероглиф князя – «Тянь» – «Небо».

– Здорово!!! – хлопнув ресницами, восхищённо прошептал Фань. – Вы великий мастер, мой господин!

– Хочешь попробовать? – Баурджин протянул юноше кисть.

– О, нет, – опустил глаза тот. – Я… я… у меня не получается на людях… Это слишком уж интимно – наверное, так можно сказать…

– Ну, как знаешь, – князь вытер рукавом халата выступивший на лбу пот. Каллиграфия – непростое искусство, иероглифы пишутся не рукою, как видится со стороны – всем телом, всем состоянием духа, порывистым движением души!

– Слышал что-то о выставке? – опускаясь в кресло, поинтересовался нойон. – Хочу послать туда свои работы. Как думаешь, примут?

– Ваши – несомненно! Только нужно выбрать псевдоним.

– Выберем, – Баурджин усмехнулся. – Скажем, Витязь Серебряной стрелы!

– Осмелюсь спросить, почему именно так, господин?

– Потому что…

Князь с усмешкой вытащил из-под ворота маленький серебряный кружочек на тонкой цепочке. Талисман с изображением серебряной стрелы:

– Смотри, Фань. Это у меня… ну, если и не с детства, так с юности – точно.

– Какой интересный знак, – задумчиво промолвил секретарь. – Пущенная стрела… Она именно что летит, видите, господин, как прилизано оперение. Ветер.

– Да? – Баурджин опустил глаза. – Вот уж никогда не замечал. А ты глазастый парень, Фань!

Юноша поклонился.

– Так насчёт выставки, – улыбнулся князь. – Сходим?

– Обязательно, господин наместник.

Ближе к вечеру, даже, лучше сказать, к ночи, Баурджин, отослав секретаря, мажордома и слуг, разложил на ковре в спальне листы бумаги с отчётами, параллельно на каждого подвергнувшегося проверки чиновника: один лист из отчёта Фаня, другой – следователя Инь Шаньзея. Ну да, всё сходилось. Чиновники, конечно, были не без греха – брали, сволочи, брали, однако не зарывались, да и дело своё знали отменно. А это было большим плюсом – ну как тогда избавиться от всех этих людей? Попрёшь со службы – а кто тогда работать будет? Вот то-то и оно, что никто. Пусть уж лучше эти.

А вот что касаемо смотрителя дорог Дакай Ши… О! Тут меркло всё. Князь читал отчёты, словно захватывающий авантюрный роман, то и дело хлопая себя по коленкам и восторженно приговаривая:

– Корейко! Ну как есть Корейко! Великий комбинатор номер два, мать ити.