Синие горы

Наташа помолчала, понурив голову, а потом, подняв глаза, рассказала:

— Думаю, всё равно мамка придёт. Я себя под кроватью за платье к полу гвоздём прибила. Чтоб с нею остаться, хоть на недельку. А она, оказывается, наш дом бросила. Соседка потом мне сказала, когда телят с дома выгоняла. Да ещё, говорят, в Александровку замуж вышла… опять. — И снова заревела, закрывая ладошкой дырку от гвоздя на подоле.

— А ты так соскучилась… по маме? — Галина сама не ожидала, что у неё так ревниво прозвучит этот вопрос. Сам собою вырвался, уже не поймаешь. — Тебе плохо у нас?

Наташа как-то по-взрослому строго взглянула на Галину, отрицательно качнула головой.

— Не соскучилась. Нет… Я хотела её увидеть, рассказать, как можно было жить! Мне даже во сне иногда снится, как мы жили. Как плохо мы жили… — Девчонка прерывисто вздохнула. — Мы родились и жили в этом доме. Мама пила, сколько я помню. С утра куда-то убежит, придёт, уже пахнет от неё вином. А то приходит с мужиками… Меня за двери выставит, на крючок закроется изнутри. Я даже у собаки в конуре ночевала. Потому что она забывала открыть дверь… Летом ещё ничего, а зимой холодно. Но зимой к бабушке убегала часто. Она добрая, в бане меня отмывала. Вшей выводила.

Василий широко открытыми глазами смотрел на свою Наташку, и мурашки по коже холодком. Чтобы не выдать волнения, крепко сжимал руки в кармане куртки, и, будь его воля, снёс бы сейчас полдеревни трактором за то, что все так равнодушно смотрели на этих деток.

Всхлипнув, девочка продолжила рассказывать:

— Бабушка умерла, когда Стёпка уже родился. Нам совсем плохо стало. Стёпке ещё года нету, а у нас еда — одни макароны. Утром, вечером, в обед. Нажарит их целую сковороду и уйдет. Бывало, мамки по три дня нет, мы эти макароны едим. А они засохнут и станут как будто неварёные.

— А с района опека-то эта была у вас? — с ужасом спросила Галина.

— Да, два раза. Один раз нам даже печку растопил водитель, который их привозил. У нас холодно было. А я боялась сама топить. Потому что надо было своровать дрова у соседки.

— Как? Ты ходила воровать сама? — Василий даже поперхнулся.

— Конечно, сама. Она валяется на кровати, просит принести. Я и несу. По два полешка. Она потом встанет и растопит сама печку. А за едой почти каждый день меня отправляла, просить у соседей… — Наташа опустила голову, голос совсем стих, едва слышно звучал. — Последний раз, когда ходили, вода талая по кювету шла. Мы перебирались по досочке, и я Стёпку не удержала на руках, он… — Она виновато замолчала.

— Не рассказывай больше, доченька, сил нет слышать, — взмолилась Галина, прижав к себе бедную беглянку, целуя её в макушку, в лицо, в плечи.

Потемнело лицо, закаменели скулы у Василия. Он не мог даже представить, что такое возможно творить с детьми, с родными детьми. Хорошо, что он не видел и не знает эту пьяную мамку…

И злость, и горе брали от того, что ему раньше не пришла в голову мысль взять детей. Господи, а если бы они утонули в этой грязной вешней канаве? Как бы они с женой потом жили?

— Ну, дом проведала, да и ладно. Поедем домой? А то Стёпка там бабку Филимониху до смерти заиграет со своим лисапедом, — осторожно тронув жену и дочку, пошёл он к машине.

Обняв крепко девчонку, ехала Галина, баюкая потихоньку, успокаивая и девчонку и себя. Растирал грудину Василий, всё ещё тревожно оглядываясь на своих девок. Вот тебе и «привыкли» к маме да папе.

А ещё как-то случай был. Стёпке уж восемь было, Наташка заневестилась. Соседские ребята вечером провожали, до полуночи мотоциклами у палисадника ревели. И вот девчата с парнями в будний день подались в Щукинскую заимку. Бор там вырос отменный, оттуда вся деревня рыжики волочила вёдрами. Василий с Галиной днём на работе, на выходные только хотели за грибами подаваться. Не утерпели дети: Наташа взяла Стёпку с собой, ухажёр на батькином «Урале» девчонку сзади усадил, Стёпку в коляску. Двое других мотоциклистов на ИЖах, девчата с ними. До бора добрались, грибов напластали, обратно ехать, хвать — а Стёпки где-то нет. «Вот только крутился — и нету». — Наташа потом дома рассказывала, захлёбываясь слезами. Кричали-кричали — нет парня! А ветер как раз поднялся, сосны гудят в вершинье, может, где Стёпка и откликался или звал, да разве услышишь? Четверо остались в лесу, а Наташа со своим ухажёром в деревню, за помощью.