Синие горы

— Хорошо-то как: баня, речка за огородами. Мечтал я так пожить, — оглянулся вокруг Петрович.

— А и живи, в деревне домов-то дивно пустых. Кто помочней, на машзаводе да на камвольном, тут у нас неважнецко с работой. Мужицки руки в деревне завсегда лишними не будут. Дома побросали, никому они не надо. А желающих коровам хвосты крутить мало остаётца.

— Непривычный я теперь к деревне. Одному, поди, не справиться будет, — засомневался приезжий.

— Помогу где, по бабской линии, — брякнула Катерина, потом, испугавшись, как ей показалось, заинтересованного взгляда, поняла, что высказалась как-то не так, хохотнула неловко:

— Да не-е-е. Постираться помочь или с огородом. Спечь, может, что-то. Хотя я последнее время больше по мужицкой — и сено косить самой, и дрова рубить. Внука с работы не дождаться.

— Во, дрова рубить само по мне. Да и сено — руки, поди, вспомнят, — взглянув на руки хозяйки, приметил и набрякшие вены, и кривые, как скрученные, пальцы:

— У тебя-то, землячка, руки и правда мало отдыха знали, — неожиданно для самого себя погладил руку Катерины. Та запоздало спрятала руки за спину, потом почти сердито махнула в сторону бани:

— Иди уже, сполоснись да спать. Я внука попрошу, штоб потише брякал посудой. Поздно прибежит.

Вечер упал на деревню с неизвестно откуда приблудившейся тучей — мягко и стремительно. Туча долго гнездилась на заречных распадках, переместилась к восточному краю деревни и основательно уселась на ночлег у самого села.

Даже коровы поторопились домой с пастбища, хоть и манила к себе только вылезшая травёнка. Громыхая натруженными копытами по дороге, шуровали по домам, распуская длинную слюну до земли — верный признак приближающегося дождя. К ночи он брызнул на деревню — третий уж за весну, и опять ко времени. Черемухи и тополя подставляли шустрым струям зелёные ладошки, нешумно аплодируя дождю, стёкла в окнах светло и радостно поблёскивали от вспышек молний.

Катерина, присев на кровать, сняла с головы платок, расчесала тугой узел, распустив волосы по спине. Натянутая за день немудрёной причёской кожа побаливала, и она с удовольствием растёрла голову своей пятернёй, похожей на громоздкую пятипалую расчёску с кривыми шишковатыми зубьями. Пробор распался, и вспомнилась старая ветеринарша из колхоза: «Волосы, говоришь, не держутся, на пробор распадаются? Хвораешь чо-то. Верная примета. У баранухи если шерсть распадается, значит, хворь какая-то её нутрит».

Вот и у Катерины нутрило что-то этим вечером. И ладу дать не могла, почему. То ли расспросы колыхнули старое. То ли какая-то ускользающая мысль, и беспокоила уже не сама мысль, а то, что не может её поймать и высказать. Уснула вроде. Гимн по радио заиграли — встала, собралась было идти к умывальнику, а радио стихло. Полночь, оказывается! Проворочалась до трех ночи и потом только забылась. Гроза после полуночи стихла.

Утром, помня о госте, соскочила с постели завести блины — напоить чаем перед дорогой. Вчерашняя туча с дождём ушла, промыв деревне окна, в которые уже просилось солнышко.

Внук сутки не приезжал из мастерских, которые были в соседнем селе. Заглянула в комнату — гость лежал в кровати. Приоткрыв глаза, тихо сказал, едва разлепляя сероватые губы:

— Худо было, побоялся будить. Может, таблетки какие у вас есть?

Потому в середине восьмого часа баба Катя уже стремительно пролетела по тропинке к квартирке фельдшера. Заполошно постучав в окошко, покричала:

— Света, доча! Пошли скорей ко мне. — Потом только, наклонившись, подтянула совсем упавшие на калоши чулки, мельком подумав, что ещё чуть-чуть — и потеряла бы их по дороге.

— Что случилось, баб Катя? — Света уже была на ногах, утиралась полотенчиком, и торопливо раскручивала бигуди с двух хвостиков.

— Да гость мой затяжелел. На сердце жалуется. Как его на автобус такого провожать? Отправь да потом думай, доехал живой или нет. Может, глянешь его, до автобуса то ишо два часа, таблетку, может, какую ему?

— Хорошо, давайте посмотрим вашего гостя. Пойдёмте.

Торопливо перейдя дорогу, обе скрылись за забором бабы Кати.

— Где у вас руки помыть? — Света тут же увидела рукомойник у двери и шустро побрякала носиком умывальника.

Подойдя к лежащему на кровати мужчине, измерила ему давление, послушала сердечный ритм и тихо о чём-то расспросила, пока баба Катя тревожно искала в своей коробке из-под чая таблетки уже для себя.

Поколдовав над гостем, оценив нездорово синеватый цвет губ, Света подошла к примолкнувшей у печи Катерине и тихо сказала:

— Аритмия. Симптомы не очень хорошие. Ему бы дня три отлежаться, по такой жаре не ездить. Я понимаю, что он чужой, но, может, разрешите ему полежать пару деньков?

— Да рази я бревно какое, хворого на улицу отправить. Канешно, какой разговор, пущщай отлёживается.

— Вот таблеточки: давайте их два раз в день, — положила она на стол упаковочку лекарств и выскочила в улицу, оставив озадаченную хозяйку в расстроенных мыслях.

А Света, выскочив в улицу, торопливо двинулась в сторону медпункта и буквально нос к носу столкнулась со Степаном.

— Степан? Что-то случилось? Опять солнечный удар?