Синие горы

Колька был при полном параде: современная рубаха с белыми погончиками, которые так удачно подчеркнули цвет волос, и кепка из джинсы. Прослушав знаменитый «бременский» мотив, Света не удержалась и зааплодировала, а потом, привстав на чурку у забора, выглянула сверху на довольнющего Николая. Тот, увидев её, разулыбался ещё шире.

— А что, трубадуры в вашей деревне вот так запросто ходят и насвистывают серенады?

— Не, ну а чо? Потрубадурить нельзя? В кино ты не слишком бежишь, вот на серенаду только и выглянула.

Появившийся на крыльце Степан недовольно буркнул:

— Ты это, Трубадур, трубу не боишься потерять?

— А ты чего тут? Что-то я у завгара не видел путевку на рейс в медпункт.

— Помочь меня попросили! А ты вот чего припёрся?

— Стёпа-а, ну зачем ты так? Человек просто так проходил, да ещё и песню спел, — похвалила Светка заметно сникшего Николая, — Николай, да ты просто артист!

— Намёки понял. Не дурак. «Стё-ё-ёпа», — ехидно передразнил он Светкины интонации. А потом размашисто зашагал в сторону реки.

— Ой, Степан! Ушёл он. И забыл на скамеечке, — бросилась к месту, откуда сорвался Николай, и обнаружила там кулёк, из которого просыпались пряники. Стёпка машинально взял один и с удовольствием зажевал мятную мякоть.

— Хороший он, Колька-то. Правда! Друг мой закадычный! Жалко, ты одна к нам в деревню приехала, без подружки. А то бы мы её тоже быстро замуж отдали!

— Как у вас тут всё просто. «Тоже», — главное!

— А чего мудрить? В город махнуть — большого ума не надо. А кому деревню оставить? Да и не люблю я город. Тут у нас вон какая красота. Это ты ещё за речкой не была. Скоро саранки пойдут. Кукушкины башмачки. Эх, разве в городе такое увидишь?

Стёпкино лицо опять раскраснелось, — неловко стало, что цветочками восхищается, будто он уже сейчас показывал свои заречные красоты.

— Вот только комары донимают. Так это потому что речка рядом. Сейчас стемнеет, лягухи концерт закатят. Слыхала хоть раз? Бери кофту, пойдём слушать.

Света шагнула в квартиру, а Стёпка, постояв на крылечке, следом — забрать стремянку и закинуть домой.

Закутавшись в зелёную дымку, улетала с берегов весна в черемуховых облаках. А сюда, в деревню, к Макарихе, спешило лето с душистым тополиным настоем, который можно пить большими глотками, с запахом прели и юной березовой листвы, с рыбаками на закатном берегу, облепившими тарелку озера по краю, будто там мёд, с невидимыми жаворонками, поющими свои нескончаемые трели, и с лягушачьими серенадами. Заходились лягушки в любовном экстазе.

— И впрямь, оказывается, поют! — улыбалась Света, будто не замечая, как невзначай обнимает её Стёпка.

Прятала она лицо в букетик с саранками, не замечая, что нос и подбородок уже вымазались в оранжевую пыльцу. А Стёпка, улыбаясь, думал, что в пыльце она похожа на апельсин, что редким подарочным чудом затёсывался зимой в бумажный пакетик новогодних колхозных подарков.

Дни бежали за днями. Света уже изучила всех пожилых односельчан, побывала и в других домах, где проживали самые маленькие крохи. Патронаж проходил вовремя и в срок, и мало-помалу новенькая фельдшер становилась в деревеньке своей. Привычка бегать вечером, после работы, к речке вместе с Ленкой и ребятнёй приводила в восторг и детишек, и их родителей.

Дед Саня и тот стал чаще сбривать свою сивую бородёнку, а проходя мимо, унимал шарканье калош и старался подтянуть пузцо. На удивлённый взгляд Стёпки сердито пояснил:

— Чо это я перед молодухой, как последний размазня ходить буду.

— Какой молодухой? — прикинулся непонятливым Стёпка.

— Уйди с глаз моих. Перед нашей молодухой. Попробуй упусти!

Стёпка только рассмеялся. На походы с докторшей пока не хватало времени. Хорошо, Ленка, забегая с письмами из города, развлекала Светланку, а потом о чём-то секретничали по вечерам и заливисто хохотали. Зато на танцах по субботам возле Светланки он был рядышком. И провожания домой случались каждый раз по самым длинным маршрутам…

Утро этого дня ничем необычным отмечено не было. Так же радостно, будто только что родился, ни свет ни заря проорал петух. Так же степенно прошли мимо окошек коровы за поскотину, и так же важно проплыл на лошади местный ковбой, лениво пощёлкивая бичом.

Солнце привычным путём обогнуло утёс, прокатилось по крутым верхушкам сопок и, оттолкнувшись от них голенастыми лучами, выпрыгнуло в безбрежность июньского неба, будто промытого за ночь до непостижимой голубизны, отороченного по сопкам нежно-розоватой белой опушкой. Лето нынче начиналось не с томительного разбега, а вело себя так, будто давно уже обосновалось в этом уголке возле речки.

Вода в Макарихе уже к концу мая стала тёплой настолько, что самые смелые не только бродились с марлевым неводом для пескарей, но и, побросав сандалии, приседали до пояса, громко подбадривая самих себя воплями.

— Робя! Да уже тёплааая! Слышь чо! Прыгай давай!

Девчонки «грели воду», размахивая руками, поднимая брызги. И выкрикивая:

— Баба сеяла горох и сказала «Ох!». — Приседая на оханьях в воду, поднимали такой визг, что Светка по-доброму завидовала ребятне и ждала вечера — сбегать с Ленкой на речку.