Синий апельсин

Надя стала понимать Федькины жесты и мимику. Парнишке очень хотелось рассказать, какой у него есть пёс Малыш, какую озорную тёлочку принесла корова Травка, какой у него есть любимый кролик – белый с чёрными ушами, как рыбачил этим летом с отцом и выловил пять щук и большущего сома, как умеет уже сам делать бочки. Но рассказать обо всем этом он не мог, огорчался, а ночью плакал тихонечко, чтобы мать не видела. Состояние его было каким-то новым: и лёгким и тяжким одновременно. В душе всё горело что-то и томило. Вроде воздуха не хватает и сердцу тесно. Мать видела, что Федька влюблён и очень жалела его.

После знойного лета вдруг обрушилась осень. Подсохшая и измятая природа недоумевала, встречая влагу и не зная как ею распорядиться. Август не хотел сдаваться, вновь удивляя своими грозами, яркими закатами, звездопадами, терпким ароматом антоновки, свежего сена и прелью первой опавшей листвы. Вязкая чернота августовского неба ошеломляла. Отцветали георгины, возвышаясь над заборами, потемневшими лохматыми шапками, крестьяне на уставшей земле жгли картофельную ботву, убирая огороды.

Озеро стало холодным, и решено было уезжать. Ребята загрустили. Последнюю ночь перед отъездом они решили провести на берегу. К вечеру собрались возле озера. Солнце лениво опускалось за горизонт. Вдали чёрной загогулиной темнел лес. Громко кричали лягушки, нарушая звонкую тишину сумерек. Разожгли костёр, напекли картошки, на палочках жарили хлебные горбушки. Федька глаз не сводил с Нади, она была печальна, и он хотел думать, что это из-за него.

Вышла луна. Вдруг решили искупаться в последний раз. Надя ловко и красиво убрала косы вокруг головы и, войдя в воду, поплыла. Она понимала, что Федька ею любуется, ей хотелось произвести на него ещё большее впечатление – нырнула, но больную ногу в холодной воде свело судорогой, и стала Надя тонуть. Федька сначала ничего не понял, но когда на серебристой поверхности озера девочка не появилась, он, страшно замычав, бросился в воду. И раз, и два, и три нырял он, в ужасе шарил по илистому дну. Нади не было, он выныривал, что-то выл и нырял вновь. Петя инвалид ничем не мог помочь, только что-то кричал Федьке, который его не слышал.

Когда Федька, наконец, нащупал на дне тело девушки и, задыхаясь, подтащил её к берегу, уложил на песок, то понял, что Надя не дышит. Федька наблюдал как-то, как взрослые спасали утонувшего мальчика, и решил, что ему нужно действовать также. Он бил Надю по щекам, растирал ступни, приподнимал её, кладя на колено, чтобы избавить лёгкие от воды, и вдруг закричал ей громко и отчётливо: «Надя! Надя! Надя!», не удивляясь совсем, что заговорил. Надя шевельнулась, задышала, приходя в сознание, а Федька от счастья заплакал, стал гладить её мокрые волосы, щеки, беспрерывно повторяя: «Надя! Надя! Надя!»

Странная Зина

Описываемые события происходили в те дивные времена, когда у людей на балконных верёвках сушились стираные полиэтиленовые мешки, а некоторые граждане умудрялись даже зашивать прохудившиеся. В морозную зиму народ этой удивительной страны вывешивал за окно авоськи с суповыми наборами, с трудом добытыми пельменями и тощими курицами. Сообразительные вороны совершали нападение на продуктовые запасы и нарушали их целостность. Такое весёлое было времечко.

Зину считали странной. Потому что была она очень доброй, а когда вокруг полно зла, к нему привыкают, и добро начинает вызывать раздражение. Вот, если немножко, то ещё можно, а когда слишком, то глупостью попахивает. Ведь любой человек, следуя элементарному инстинкту самосохранения, должен вначале думать о себе, а потом о других. У Зины всё было наоборот: она всех жалела, в любой момент готова была обнять и прижать, накормить и выслушать, поддержать и успокоить.

А жалеть и поддерживать надо было её – ни кола, ни двора, ни мужика, ни детей. Комната, в которой она жила, была похожа на кабину лифта. Крохотное окно, выходило во двор с кошками на заборах и гаражных крышах. Кошек было чёртово количество, и все бесприютные, никому не нужные, а, значит, охваченные Зинкиной любовью.

Она варила кашу беспризорной орде, поливала комбижиром и выносила в алюминиевой кастрюльке. Угощение раскладывала в кошачью многоразовую посуду – консервные банки.

О Зинкином возрасте никто ничего не знал, это никого, в общем-то, и не интересовало. Жила себе и жила…

Однажды случилось событие, удивившее весь двор. У Зинки завёлся жених. Героем её романа стал изгнанный кем-то на улицу за пристрастие к спиртному мужичонка, который уже не единожды ночевал во дворе на скамейке, укрывшись мятым пиджаком.

Когда Зина выносила котам еду, он просыпался, и, с трудом разлепив глаза и сфокусировав взор, наблюдал за заботливой женщиной. Эти наблюдения привели к непоколебимому выводу – она прекрасна! Зинка словно услышала мысли отдыхающего на скамейке, и вынесла ему бутерброд с любительской колбасой. Такого понимания дядька давно не испытывал, а знавал он, сирый и несчастный, от женщин, в своей жизни только упрёки да шантаж…