Это был городок, где жили матери, где жили женщины-белобилетницы. Они находились где-то неподалеку. Я видела, как они ходят парами, держа друг друга под руку, без детей, с сумками, наполненными фруктами и овощами. Я зашла в магазин и выбрала платье для беременной – черное с желтыми пятнами, и белые ползунки для младенца. Здесь я по крайней мере могла быть той, кем хотела быть. Я могла не быть женщиной, убегающей из автобуса, женщиной, запертой в кабинке туалета, пьяницей, шлюхой, куском дерьма. Я проводила рукой по крошечным распашонкам, по носочкам, куда можно было вложить куриное яйцо или наперсток, по полосатым шапочкам. Тут меня не прогонят, как это случилось в городе, я не уйду.
– Не хотите сначала примерить? – спросила меня продавщица. Ее волосы, заплетенные в косы, были уложены на голове в сложную фигуру, а щеки были здорового розового цвета.
– Нет, – ответила я. Она уже вложила детскую одежку в бумажный пакет, и я поспешно вышла с пакетом из магазинчика. Я огляделась, ища взглядом эмиссаров, решивших прогуляться по городку поутру или читающих газетку в уличном кафе.
Сев за столик в переулке, на безопасном расстоянии от магазинчика, я заказала чай и, не снимая темных очков, раскрыла газету. Новости были не очень. В пепельнице передо мной громоздились окурки. Вышла официантка, извинившись, забрала пепельницу и поставила передо мной чайник.
– Вы у нас в отпуске? – поинтересовалась она. Я кивнула. – Ну, тогда вы приехали куда нужно. Тут у нас так красиво! – Она излучала непоколебимую уверенность, и ее не смущали ни моя молчаливость, ни исходивший от меня дурной запах, ни мои закатанные джинсы, все еще мокрые от озерной воды. Я изображала мать точно так же, как все эти годы изображала взрослую женщину. Я держалась так, словно по праву заслуживала своего положения.
Вскоре я заметила отца, который катил перед собой большую коляску – по дизайну она немного отличалась от тех колясок, что я видела в городе. Вид у него был такой, словно за ним кто-то гнался: он явно куда-то торопился. Я попыталась привлечь его внимание. Но тут на улицу выбежала официантка и, поприветствовав его, вложила ему в руку небольшой кекс и заглянула в коляску.
– Привет, солнышко! – проворковала она. – Ну ты и симпатяга!
Я отправилась на поиски других отцов, мне хотелось найти как можно больше. Они шли по улицам, двигались вдоль прилавков в магазинах, некоторые были высокие, некоторые – коренастые, одни были красивые, другие не так чтобы очень, но все катили коляски, и с ними здоровались все встречные, мужчины и женщины, хотя и не с таким энтузиазмом, как в городе, где семейные пары были редкостью. Я пыталась услышать голоса детишек. Я не могла себе вообразить собственного отца с коляской, но знала, что он должен был со мной гулять. Я задумалась, каким отцом станет когда-нибудь Р, если это произойдет, будет ли он неохотно принимать подарки или будет всем с гордостью показывать своего карапуза так, словно никто раньше не видел младенцев.
У одного отца были рыжая шевелюра и борода. Он напомнил мне доктора А. На мгновение мне даже показалось, что это он. Я нащупала в кошельке медяк и бросила ему в сумку.
– Спасибо, – сказал он.
– Можно? – спросила я, ощущая, что вспотела и что у меня давно не мытые волосы. Он нехотя откинул одеяльце. Девочка спала, туго спеленутая, так что ее невольно хотелось распеленать. У меня возникло желание поцеловать малышку в лобик, но это было бы слишком. Я бы нарушила неписаное правило. Вместо этого я тронула ее пальцем за щечку. Я с трудом сдерживала слезы.
– Она такая красивенькая, – сказала я и улыбнулась, постаравшись сделать это как можно более приветливо, широко раскрыв глаза, но у меня получилось улыбнуться только ртом, обнажив зубы. Он теперь был отцом, весь на нервах, вечно в запарке, и по определению девушки его не интересовали.
– Спасибо, – повторил он, даже не взглянув на меня, потому что смотрел в нужном ему направлении.
Я поглядела им вслед, а потом двинулась за ними, держась на безопасном расстоянии. Это было непросто, потому что отец то и дело останавливался и проверял ребенка в коляске, и здесь мне было куда труднее смешаться с толпой пешеходов на улице, чем в большом городе. Все здешние дома были выкрашены разными оттенками белой краски, некоторые фасады украшали нарисованные побеги плюща и жимолости.