Синий билет

– А у тебя было другое имя, – сказал мне как-то отец. – Но оно тебе не подходило. – Он не сказал, что это было за имя или откуда он знал, когда я была крошечная и еще несформировавшаяся, что ребенку может не подойти выбранное родителями имя. Это меня беспокоило. Какая в ребенке скрывается личность, какая тайна – то, что мне следует оберегать изо всех сил.

4

Лайла знала толк в карточных фокусах. Когда Марисоль раскладывала на полу колоду, она угадывала карты в половине случаев. Иногда у нее получалось угадать пять или даже шесть карт подряд. Я завидовала ее интуиции и тому вниманию, которое уделяла ей Марисоль, но Лайла только отмахивалась.

– Я просто угадываю, – говорила она и уходила в спальню, где теперь спала.

Каждый день у нас в саду появлялись какие-то животные. У нас не было для них корма, только случайно приставшие ко дну кастрюли объедки, которые мы соскабливали на траву. Некоторых животных я узнавала, другие были мне в новинку. А некоторые выглядели знакомо, но имели странный окрас, белый или золотистый, хотя я предполагала, что они должны быть серыми. Это были маленькие грызуны. Но не кролики.

Хор зверей – так их называла Марисоль. Ей нравилось выходить пораньше и наблюдать за их появлением. Нам не приходило в голову ловить их и есть. У них все время двигались носики.

– Знаешь, у зверей тоже есть душа, – говорила мне Марисоль.

А я не очень-то верила в существование души, или в то, что если душа существует, она есть у меня и будет у моего ребенка. Я сидела на земле и смотрела, как Марисоль наблюдает за зверьками, а когда она обернулась и перехватила мой взгляд, я покраснела от смущения. Раз в несколько дней она возвращалась к машине проверить, все ли на месте, и приносила еще еды. И всякий раз я тихо сходила с ума от мысли, что она может не вернуться, но она всегда возвращалась, через несколько часов.

Больше она меня не целовала, и мы о том случае ни разу не вспомнили. Но однажды, когда мы вместе перебирали листья одуванчиков, она положила свои руки на мои.

– Вот так надо, – и продемонстрировала, как окунать листья в воду и медленно, словно массируя, смывать с них грязь. Она на мгновение привалилась головой к моему плечу, и я вдруг почувствовала себя красивой, это ощущение напоминало вспышку света.

Причесываясь по утрам, я заметила, что волосы отрастают быстрее, чем я думала. Маленьким ножичком я аккуратно вычищала грязь из-под ногтей. Я отдавала себе отчет в том, что, вот так ухаживая за собой и находя в этом успокоение, я уподобляюсь зверьку, всегда готовому дать бой или дать деру.

Во мне все еще таилось темное чувство. Оно теперь успокоилось, но я знала, что глубоко внутри оно пульсирует все сильнее, по мере развития моей беременности. Я понимала теперь, что оно не притаившийся враг, а нечто вроде обитающего во мне другого существа.

Иногда я представляла себе это темное чувство зверьком, спрятавшимся внутри меня.

Оно было как овеществленный дым, с мехом и зубами. И уже не казалось существующим чисто теоретически, конечно, потому что во мне уже в буквальном смысле жило другое животное. И я воображала, как они вдвоем обнялись в теплой красной пещере моего тела, любящие друг друга знакомцы.

5

Все последующие дни мы втроем сохраняли спокойствие и прислушивались к своему чреву, будучи начеку. И когда ребенок в первый раз пошевелился, я не смогла молчать.

– Глядите! Глядите! – закричала я.

Глядеть на самом деле было не на что, но я сдернула с себя свитер и футболку и вышла в сад в одном бюстгальтере, мое тело тут же покрылось гусиной кожей. Я ощущала толчки и сокращения внутри, но на коже живота не возникало ни впадин, ни холмиков.

Я могла поклясться, что младенец шевелится. О чем я им и поведала, когда они ко мне выбежали. Марисоль положила руки мне на живот. Лайла не стала подходить, держась поодаль от меня. У нее были мокрые волосы. Она купалась в ручье и, услышав мой крик, со всех ног бросилась к хижине.

– Сама потрогай! – предложила я, но она оробела или испугалась.

– Мой еще не двигался, – сообщила она.

– И мой, – сказала Марисоль. – Но скоро начнет.

Мне казалось странным быть хоть в чем-то первой. Все утро я пыталась добиться от ребенка какой-то реакции. Я слегка подпрыгивала на одном месте, я делала растяжку на полу, я входила в холодный ручей, надеясь, что разница температур родит в моем теле отклик.

Днем я гуляла одна в лесу, рассеянно мечтая о том, чтобы опять почувствовать его шевеление. Доказательство иной жизни. Я поднимала лицо к солнцу. Я вспоминала о своих ощущениях, когда оказывалась в лесу раньше. Лечь на землю, на палые листья. Уснуть надолго под ветвями.

В ту ночь Марисоль наконец пришла ко мне и прижалась своим телом к моему. Я вложила в нее пальцы, потом перевернулась лицом к матрасу, расправила плечи и вытянула руку над головой. На вкус она была как цитрус, как кислое пиво. Она тонко застонала сквозь зубы, словно я ее укусила, и тогда я ее и впрямь куснула. Она тоже стала меня там трогать, и с непривычки мне было больно и стыдно. Потом я заплакала, а она погладила мои волосы и тихо сказала: