Песчаный берег сменился стайкой домиков, выкрашенных желтой краской. В садиках перед домиками росли цветы, валялись ракушки, стояли лавочки, на которых можно было посидеть и подышать морским воздухом. Белобилетный поселок. Мне нестерпимо захотелось заглянуть в окна, подглядеть за жизнью, для которой меня сочли неподходящей. Непригодной для того, чтобы любить и быть любимой. От этой мысли у меня сильнее забилось сердце, к горлу подкатил ком. Мне захотелось перенестись в будущее Р, в его белобилетный дом, к его пухлому карапузу в коляске, прижаться к его окну, поранить себе лицо выдавленным стеклом. Душевная боль сыграла благотворную роль, она отвлекла меня от другой боли, которая волнами набегала на тело, усиленная моим страхом. Я вспомнила женщину из кинофильма, как она кричала, разинув рот, а классическая музыка заглушала ее вопли.
В первом доме все спали, свет не горел, и я пыталась разглядеть детали интерьера – мебель, украшения, цвет стен. То же самое было и во втором доме, и в третьем. И только в четвертом доме я напала на золотую жилу. Одно окно сзади было освещено. Кухня. Там сидела женщина. Мне не надо было разглядывать ее медальон. На руках она держала младенца, такого беспомощного и ранимого вне крепости своей коляски. От этого зрелища у меня перехватило дыхание. Малыш потянулся ручонкой к ее лицу, схватил за губу и оттянул вниз. Женщина поцеловала малыша в темя, потом открыла холодильник – что-то искала. Я невольно всплакнула, уронив две-три скупые слезы, как будто меня ударили под дых, но потом взяла себя в руки.
Открыть замок мне не составило труда. Проскользнув в дом, я на секунду вообразила, будто он мой собственный, будто я возвращаю себе то, что принадлежит мне по праву. Сама посмотри: теплые деревянные половицы, столик, на котором стоит телефон. Стараясь не шуметь, я поставила рюкзак рядом с вешалкой. Я бы иначе отделала дом, отодрала бы обои и перекрасила пол. Я рассердилась. Этот дом должен был принадлежать мне! Что я такого сделала, что меня отвергли? Что со мной не так? Этот вопрос мучил меня всю мою жизнь. Я замерла и скорчилась от боли, горячей и непривычной, которая опять пронзила мое тело. Я постояла, подождала, перевела дыхание. И отправилась прямиком в кухню. Женщина сидела спиной ко мне и прижимала к себе младенца. Подойдя к ней сзади, я зажала ей рукой рот, а другой рукой обвила ее талию. Она вся напряглась, но не смогла бороться со мной с ребенком на руках. Со стороны могло бы показаться, что мы обнимаемся.
– Не кричи, только не кричи! – прошептала я ей на ухо. Волосы у нее пахли медом и свежим постельным бельем. Она стала извиваться под моими руками, пытаясь вырваться, и мне пришлось сильнее прижать ее животом. – Я не хочу причинить тебе вреда, правда!
Я сжимала в руке нож, одновременно сдерживая ее локтем. Я подалась вперед и положила нож на стол, чтобы она его видела. Только после этого она обмякла.
– Я не хочу причинить тебе вреда, – повторила я. – Но мне нужно, чтобы ты молчала. Ты будешь молчать?
Она кивнула. Я подождала несколько секунд и отпустила ее. Она встала и тотчас перебежала на противоположную сторону стола. Ее блузка была расстегнута. Младенец терся о ее грудь.
– Пожалуйста, не забирай моего ребенка, – произнесла она тихим угрюмым голосом. – Прошу тебя! Я отдам все что угодно, только не забирай моего ребенка!
– Мне не нужен твой ребенок, – сказала я и натянула платье на своем выпирающем животе, чтобы она смогла его хорошенько разглядеть. – Я такая же, как ты, – продолжала я, хотя и так было понятно, что вовсе не такая же, и очевидность этого факта заставила меня испытать болезненное чувство стыда.
– Что вам здесь нужно? – спросила мать. Малыш, которому передалось волнение матери, забеспокоился и захныкал. – Сладкий мой, милый мой, – обратилась она к младенцу – этот сюсюкающий язык был мне совершенно незнаком, снова вызвав у меня слезы. Я зло их отерла и схватила нож.
– Я хочу понять, что мне делать, – ответила я. – Со мной кое-что происходит.
Но она смотрела на ребенка, не на меня.
– Я не знаю, что вам сказать, – ответила она. – Не знаю, с чего начать.
– Пожалуйста, – взмолилась я. Очередной приступ боли. Я зажмурилась, тяжело задышала, а когда открыла глаза, то увидела, что она смотрит на меня, на мокрые пятна на моем платье, на мою вздымающуюся грудь.
– Вот оно что… – выдохнула она.
Я опустилась на стул и махнула ножом, приказывая ей последовать моему примеру, хотя это был ее дом. Она тяжело села с противоположной стороны стола.
– Начни с самого начала, – сказала я. – Начни с основного.
Ее глаза расширились.
– Да у тебя же схватки, – произнесла она. – Будет больнее и больнее. А потом… – Она запнулась.
– Потом что? Только побыстрее, пожалуйста.
– Ну а потом нужно вытолкнуть ребенка из себя. – Она шевельнулась. – Ребенок появится с пуповиной, тебе нужно будет ее перерезать, но не слишком рано. Тебе надо будет дождаться, когда выйдет плацента, это такая красная штуковина на конце пуповины. Ты сразу ее увидишь, когда она выйдет.