Синий билет

Вскоре настало голубое утро, небо умылось светом. Я замерзла. Я взглянула на свой живот – он был там, где и положено, и это был неоспоримый факт. Ноги мне запорошило песком, словно снегом.

Вокруг не было ни одного дома, ни матерей, ни отцов. Иногда до моего слуха доносилось издалека урчание машин, проезжающих где-то по шоссе.

Я шла и думала о коварной Валери, о ее дурном глазе. Я думала о престарелой женщине в сельской гостиничке, и о женщине, которую видела в бассейне, столь же безмятежную в своей бездетности, сколь можно быть безмятежной в своем материнстве. Они хором задавали мне вопрос:

– Да зачем тебе это?

– Сама не знаю, – ответила я.

Я была уже на последней стадии, а так до сих пор и не поняла зачем. Но, думаю, несмотря ни на что, я уже с этим смирилась.

Я присела на выброшенную прибоем корягу, чтобы привести в порядок растрепанные мысли. Корягу, которая много-много лет была стволом дерева, уже оккупировали лишайники и рачки. Океан всосал его в себя, а потом выплюнул, полностью преобразив. Я подумала, что мне еще не поздно войти в воду и немного поплавать.

Ребенок внутри толкнул меня. Нечего грустить, словно сказал он. В любом случае ты уже погубила свою жизнь. Если хочешь взглянуть на нее с этой точки зрения.

Если влечение патологически превращается в обычное навязчивое желание, его возможности убавляются. Что вовсе не значит, будто я никогда не испытывала навязчивого желания. Но, возможно, я наконец научилась понимать разницу между этим желанием и убеждением. Между тем, что совершается от отчаяния, и тем, что совершается из любопытства. Ради красоты. Ради, так сказать, любви.

Назовите это материнским инстинктом. Назовите это приятием скоротечности вещей. Назовите это, наконец, добротой, проявленной к самой себе.

Ладно, сказала я своему ребенку. Своему телу. Наша беседа, которую мы вели всю жизнь, продолжалась. Ведь мое тело было моим и принадлежало мне, как и всегда.

Мой ребенок с бесконечным терпением ждал меня. Не зная меня такой, какой я была раньше. Но зная лишь такой, какой я могла бы стать.

Я поднялась на ноги.

5

Но идти так долго у меня не было сил. Из-за размеров моего тела его физические возможности быстро сокращались. Я снова вошла в дюны, поставила красную палатку. Никто бы ее там не заметил. А если бы кто-то и заметил, выбора у меня все равно не было.

Теперь в любой позе мое тело испытывало дискомфорт, я больше не могла удобно улечься, как ни старалась. В конце концов я встала на четвереньки, дав возможность животу свисать до земли. Я уткнулась лицом в песок, который сразу прилип к моим мокрым щекам. Я стала издавать звуки, какие в обычном состоянии никогда бы из себя не исторгла.

Я морщилась от боли, слабой и еле ощутимой. Но потом боль рассекла мне грудную клетку и таз, словно меня разложили на разрубочной колоде. А потом норовистая лошадь рванулась от меня прочь, и не было никакой возможности ее сдержать.

Мягкое тело научается быть крепким на сельских дорогах. Мокрый гравий, пар, струями бьющий из моих ноздрей. Тело, вибрирующее на асфальте, в отелях и бассейнах, ванных комнатах и клиниках, тело с его содранными заусенцами, голодом и сексом с любимыми и нелюбимыми, тело, прощающее весь вред, что я ему причинила. Тело, вечно стремящееся куда-то. Влекущее меня вперед. И до сих пор меня не подводившее.

Я думала о границе как о четкой линии между прежней жизнью и новой. Она представлялась мне в виде светящейся полосы на земле. Я могла переступать через нее вперед и назад. Я могла быть одновременно в двух разных местах.

– О’кей, – сказала я себе.

Я содрала с себя платье и нижнее белье, все равно все уже было заношено до дыр. От пота моя кожа стала липкой. У меня тряслись руки. Я упала на колени, словно собралась молиться, обхватив свои бока обеими руками. Я стала восходить по лестнице боли, ступенька за ступенькой, пока не оказалась высоко над землей. Пока не оказалась высоко над самой собой.

Я представляла себе сияющую белую дорогу, там не было ни одной машины, и я лежала на ней, и она была покрыта не гравием, а гладким мрамором, и я все ждала, что вот сейчас на меня что-то понесется, и я вскочу и отбегу. Все ждала, что вот сейчас с меня сдерут кожу, слой за слоем.

Расслабься и покорись, сказала я себе, как говорила себе раньше не раз, в прежней жизни, когда переживала за неудачное решение, или чувствовала себя паршиво, может быть, я все эти годы практиковалась, подготавливала себя к этому моменту, сама того не осознавая. Покорись.

Повсюду мне мерещилось влечение, смутно маячившее вдали, точно стена дождя, которая была бесконечной, стократно отраженной, словно в зеркале. Я в изумлении двинулась к возможностям, которые оно таило. И вот куда оно меня завело.

Все сдавило внутри. Я стала тужиться, но бесполезно, хотя желание тужиться не пропало, и я не перестала, потому что это было единственное действие, на которое оказалось способно мое тело. Я прерывисто дышала и рыдала. Я положила руку между ног и наткнулась на что-то твердое.