Синий камень

И здесь, читатель, давайте посмотрим на мир глазами Тамары. Перед ней сидит сестра и с интересом рассматривает волны. Видится её шерстяной платок, небрежно упавший на волосы, юбка, грязь на сапожках. Далее мальчишки развалились по бортам; судачат о своём. Только Федька немного будто ёжится, но старается. Взор проходит лёгкую фуфайку без единой пуговицы и суконные мальчиковые штаны. В носовой части уселся брат и нос у него заострён странной тенью, а глазки блестят. «Не замечала я этот блеск» – думает Тамарка, уже собираясь отворачиваться, но вдруг внимание летит на Федькину широкую улыбку во все 29 зубов. Лик его полон чего-то неизъяснимого. И Тамарка сама не ведает отчего любуется им ещё секунду. Лодка покачивается, убаюкивает, словно колыбель. Девочка зевает.

Слышится надрыв.

Шепот тревоги.

Не понимая откуда донёсся щелчок, Тамара густо оглядывается. Лодочка резко даётся вперёд и ложится носом на волну, так что брызги полетели во все стороны. Моргая, мешкая, смотрит она вправо и видит, что причал уже позади, берег бежит, а на остове болтается обрывок верёвки.

Цвета бледнеют, охватывает оторопь и движения свисают как мокрая одежда с бельевого шнура. Мысли сильно бьют в весок: «Нас несёт», и Нинка хватается за борт лодки мёртвой цепкой. Сашка сваливается с лавки и что-то кричит. Не разобрать. Николка мечется. Волны шумят. Слишком быстро. В голове притом предчувствие родительских наказаний, которое местами сильней страха и опасности.

Вода пошла быстрее. Лодку качнуло. Решение созрело в одном и перешло в призыв. Крик. Всплески. Барахтаются. Суша ускользает. Громкое дыхание стихии. Силы нет! Из последних! Ногой до дна. Глубь. Ещё. Течение сносит от заводи. Быстрее! Ногой! Пусто! Рывками, шлепками, хоть как-то. Ногой. Твёрдо. Пальцами вцепиться в мелкие камни, выползти.

Когда Тамара доплыла до берега лодку уже выносило на большую воду: темнеющую своей глубиной с более резвым течением и высокими волнами. Все обсматривали себя, будто потеряли что, и только потом глядели друг на друга.

– Где Федька? – закричал кто-то.

И взгляды полетели к волнам. Мальчик замешкался толи от ужаса, толи от неожиданности. Он единственный остался в лодке и теперь испуганно метался от края до края.

Ребята остолбенели. Они могли лишь кричать: «Прыгай! Давай, Федька, быстрее». Но Федька не прыгнул, и лодка отскочила уже так, что он вряд ли бы доплыл, даже если б захотел.

«Помогите» – цедил мальчик, будто уже с другого берега.

– Что же… ой будет… ой, – причитала Нина испуганно.

– Николка, ты с краю был, чего Федьку не толкал! – выл Сашка.

Николка хлюпнул, будто сейчас заплачет. – Я что ли виноват! Ты первый сиганул! Да я перепугался! Вас всех в воде увидал… и прыгнул… не думал…

А в это время донёсся ещё один крик. Он был уже слабее от расстояния; течение брало вправо. И Сашка безотчётно рванул вдоль берега, стремясь не отпускать брата. Все бросились за ним.

Они бежали мокрые, путались в отяжелевшей одежде. Каменистый берег сменяли извилистые тропы. Песок лип к влажной насквозь обуви. Волны колыхались под крик маленького Федьки: «Помогите!». Он метался в узком древесном пространстве, а потом застыл.

Лодка удалялась. Дети стремились за ней вдоль реки, спотыкаясь, падая и крича: «Федьку унесло!». Колкий ветер бил им в мокрые лица и сдувал капли. Сашка рвался впереди, горбясь и кряхтя; сердце щемило от предчувствий; единая мысль клеветала: «Зачем на реку?».

Маленький деревянный лепесток плыл на большую воду. Федькины крики сделались почти не слышными, и думалось, будто он вовсе перестал. Нинка споткнулась на узкой тропинке и упала навзничь. В ушах шумела кровь.

– А ну, – кряхтел Николка, поднимая сестру.

Бежали дальше. Звали помощь. Вдруг Тамарка резко остановилась. – Смотрите! – завыла остервенело, – Его же на Синий Камень несёт! – притом девочка указала трясущимся пальцем. Посередине реки меж волн бледнел огромный валун, похожий даже на утёс. Острые края его зловеще темнели. Поверхность камня была всегда мокрая от брызг, имеющая оттенок синевы – потому местные звали его Синий Камень.

Будто шёпотом прозвучал беспомощный крик маленького мальчика.

Дети побежали быстрее, взывая громче и громче, пока не надорвали голоса.

«Федьку унесло!»

Крик нёсся далее; вперед по берегу, пробираясь в старую тёмную тайгу, выходя из неё и пересекая поляны и холмы, а потом неслышно ложился у края поля.

И звук ломающегося о скалу дерева, и хруст, и скрежет. И доски плывут в синеве.

«Федьку унесло! Федьку унесло!» – ещё слышалось эхо вдали.

Румяное вспаханное поле, курящееся жирным паром, пахло душистой свежестью и мягкой землёй. Протяжная, заунывная русская песня неслась к небесному шатру; грустная, как большинство народных мотивов, струящаяся голосами женщин, работавших в поле. Запев шел медленно – мириадами сопрано, словно широкий плуг по земле; и за ним, будто борозда за плугом, струились ещё несколько контральто, повторяя рефрен.