Синий кобальт: Возможная история жизни маркиза Саргаделоса

Первыми, кто созвал комиссию по расследованию преступления, были как раз призванные следить за соблюдением законности. Именно они создали такое положение вещей, которое одному Богу известно, чем могло закончиться; Ибаньес был твердо убежден, что конфликт с французами еще только начинается и что война на этом не закончится, какой бы далекой она ни казалась, ибо, вне всякого сомнения, страна находилась в состоянии войны. Ферроль и Корунья были гнездами, заполненными шпионами и находившимися под сильным иностранным влиянием, Компостела — очагом самой ярой католической реакции. Прочие галисийские города являлись тогда скорее крохотными городишками, все еще вздыхавшими по барочному величию, расцветшему в семнадцатом веке, не ощущая упадка, к которому они приближались, совершенно не отдавая себе в этом отчета, — хотя, по существу, он уже для них наступил, — почивая на лаврах, которые всегда в изобилии размножаются на почве, удобренной далекими расстояниями и тишиной уединения.

Антонио Ибаньес смотрел на приближавшегося сына, не переставая спрашивать себя, в каком же состоянии он оставит ему все это в наследство, и содрогался от ужаса, когда всерьез размышлял или даже просто слегка задумывался о том, что произошло менее двух месяцев тому назад. Галисия была котлом, в котором в очередной раз бурлило варево испанской истории, хотя никто не желал этого признавать, то ли не понимая, то ли попросту презирая истинное положение вещей.

И теперь здесь тоже кое-что репетировали. Просвещение и Реакция слились в созидательной спирали, предваряющей все и вся; Свет столкнулся с Тьмой, и вот вновь, на этот раз опять в Саргаделосе, делалась, возможно, еще одна бесплодная попытка связать воедино традицию и современность. По крайней мере, так понимал все это Антонио Ибаньес, и таково было стремление, которое двигало им вопреки всем терзавшим его противоречиям. Он был человеком Просвещения, считал себя таковым, но не в меньшей степени он был человеком веры и безупречной религиозности, от которых никогда не открещивался, а также человеком порядка, для которого король был воплощением права Создателя. Другие просвещенные люди действовали заодно с ним, но с некоторой оглядкой, ибо его предназначением было делать деньги, одни лишь деньги, а никак не теории или светские отношения: этим занимались Венансио и Бернардо. Только деньги, предприятия и деньги, деньги и предприятия, богатство, которое освобождает людей от векового гнета, но при этом меняя образ жизни людей, он никогда не принимал в расчет их мнение. Вот поэтому-то его и свергли представители Бога, в которого он верил, и люди его сословия. Вместе они подняли против него народ. Он был один.

Пока к нему не подошел сын, он думал все о том же. К первой сотне восставших присоединились жители Кастело и Шове, Портосело и Виладесусо, и их стало уже четыреста, то есть много, очень много; их было столько, и они чувствовали такую силу, что даже стали угрожать жителям Сенры за то, что те не примкнули к ним, предупреждая, что подожгут их дома и сараи, если в следующий раз те не пойдут вместе с ними. Они уже тогда знали, что будут следующие разы. Это происходило менее чем за две недели, ровно за одиннадцать дней, до великого бунта тридцатого числа, а они уже знали это. Это была репетиция. Совершенно очевидно, что уже вынашивались планы того, что случилось потом.

Шосе покинул дворец и пошел прогуляться, вновь осматривая близлежащую территорию и проверяя, как идут восстановительные работы, но, заметив людей, в которых он признал обычных спутников отца, подошел к ним, чтобы спросить, что с его родителем. Ему сообщили, что тот сидит на скале, на берегу реки, и, застыв на мгновение в нерешительности, сын тут же бросился бежать, издав счастливый крик, когда обнаружил отца там, где ему сказали, и потом уже не спеша подошел к нему, а подойдя, заключил в объятия с горячностью человека, пережившего кораблекрушение; Антонио ответил ему с не меньшим пылом.

— Но разве ты не должен был находиться подле матери, негодник! — тут же нарушил молчание отец, пытаясь таким образом бежать от чувств, которые грозили охватить все его существо, перехватывая горло и лишая дара речи.

Шосе был ошеломлен, он не привык видеть отца подавленным и теперь, встретив его в таком состоянии, испытывал противоречивые чувства; поэтому, не зная толком, что ответить (ведь он оставался в Саргаделосе именно по приказанию отца), он избрал половинчатое решение:

— Мне лучше быть здесь, я помогаю приводить все в порядок, — ответил Шосе, начиная уже сомневаться, неужели действительно ему было приказано ехать с матерью, а он неправильно все понял и остался здесь вопреки отцовским указаниям.

Антонио взглянул на него сверху вниз и вновь уселся на скалу. Это был его старший сын. Перед ним стоял мужчина почти такого же возраста, в каком он женился на его матери; теперь это было очевидно. Настоящий мужчина. Как это он раньше не замечал этого?