Синтаксис личности. Пособие по типологии Афанасьева

«Непременно хочется предупредить, что жестоко ошибется тот, кто решит, оказавшись в ситуации „полного агапэ“, что его ждут не только чрезвычайно плодотворные, но и легкие отношения. Ничего подобного. Всё наоборот. Среди систем человеческих отношений ничего нет тягостней „полного агапэ“. Оно требует многолетнего, почти нечеловеческого напряжения всех душевных, умственных и физических сил человека, потому что в стоящем напротив существе он не видит практически ничего, что могло бы объяснить механизм той невидимой, но непреодолимой силы, что влечет их друг к другу. В „полном агапэ“ нет ничего яркого, манящего, магического, как при „эросе“, нет ничего роднящего, как при „филии“. Все чужое и почти блеклое. Поставленный в тупик совершенной чужеродностью оказавшегося рядом существа, человек при „полном агапэ“ склонен считать свой роман бесовским наваждением, и постоянные попытки бегства практически непременные спутники этой системы отношений».

Как же такое может быть? Беру на себя смелость заверить читателя: ничего подобного, всё наоборот. При отношениях с полным агапэ вовсе нет никакого «нечеловеческого напряжения», нет «чужого и блеклого» – наоборот, несмотря на все различия, всё неожиданно родное и притягательное, и общение оказывается необычайно легким.

По-видимому, эта ошибка Афанасьева тоже идет от ошибочного типирования. Насколько я могу судить, с той женщиной, которой посвящен «Синтаксис любви», у Афанасьева было вовсе не агапэ, а как раз дискомфортный эрос. Давайте попробуем разобраться.

* * *

Афанасьев пишет в автобиографии, что принадлежит к психотипу ЛВФЭ, но, несмотря на Четвертую Эмоцию, наделен литературным и художественным талантом.

Вот точная цитата:

«Природа создала меня существом страстным. Страстность – одна из двух основополагающих характеристик моей натуры. …Другой капитальнейшей чертой моего существа является жажда творчества. Откуда берется этот талант, неизвестно, но то, что это именно талант, нечто Богом данное, – сомневаться не приходится. Долгое время мне казалось, что творчество – психотипическая черта, присущая, например, „лао-цзы“, к которым принадлежу и я. Но по мере знакомства со своими тождиками47, не только творчески бесплодными, но и не испытывающим никакого беспокойства или зуда по поводу своей творческой несостоятельности, невольно приходилось делать вывод, что творчество – это дар, окрашиваемый психотипом, но им не определяемый, лотерейный билет, вытаскиваемый вне существующих контекстов: генетических, психологических, социальных и т. д. Сколько себя помню, я всегда был заражен творчеством, сам того не сознавая».

Однако тремя страницами ранее, в самом начале биографии, Афанасьев пишет: