Синтаксис личности. Пособие по типологии Афанасьева

В принципе, сетовать на это могла бы и Третья Физика, но так откровенно проповедовать гедонизм может только Первая:

В окруженье друзей, на веселом пиру

Буду пить эту влагу, пока не умру!

Буду пить из прекрасных гончарных изделий,

До того как сырьем послужить гончару.

Когда ветер у розы подол разорвет,

Мудрый тот, кто кувшин на двоих разопьет

На лужайке с подругой своей белогрудой

И об камень ненужный сосуд разобьет!

Мы похожи на циркуль, вдвоем, на траве:

Головы у единого тулова две.

Полный круг совершаем, на стержне вращаясь,

Чтобы снова совпасть головой к голове.

А вот трезвая – несмотря на все проповеди пьянства – Вторая Логика, уверенно отличающая правду от неправды:

«Семь небес или восемь»? По-разному врут.

Важно то, что меня они в прах разотрут.

И какая мне разница: черви в могиле

Или волки в степи мое тело сожрут?

Пью вино, ибо скоро в могиле сгнию.

Пью вино, потому что не верю вранью

Ни о вечных мучениях в жизни загробной,

Ни о вечном блаженстве на травке в раю.

Веселись! Невеселые сходят с ума.

Светит вечными звездами вечная тьма.

Как привыкнуть к тому, что из мыслящей плоти

Кирпичи изготовят и сложат дома?

А вот и Третья Эмоция, страдающая от тоски и скованности и раскрывающаяся под благотворным влиянием алкоголя:

Лучше сердце обрадовать чашей вина,

Чем скорбеть и былые хвалить времена.

Трезвый ум налагает на душу оковы.

Опьянев, разрывает оковы она.

Трезвый, я замыкаюсь, как в панцире краб.

Напиваясь, я делаюсь разумом слаб.

Есть мгновенье меж трезвостью и опьяненьем:

Это – высшая правда, и я – ее раб!

Боже, скуку смертельную нашу прости,

Эту муку похмельную нашу прости,

Эти ноги, бредущие к харабату,

Эту руку, обнявшую чашу, прости!

Смерть я видел, и жизнь для меня – не секрет.

Снизу доверху я изучил этот свет.

Вот вершина моих наблюдений: на свете

Ничего, опьянению равного, нет!

Таким образом, множество повторяющихся четверостиший показывают один и тот же образ автора – ФЛЭВ.

Мог ли такой автор быть знаменитым ученым – математиком и астрономом, втайне писавшим крамольные стихи, так что они стали известны лишь через много лет после его смерти?

С очень большой вероятностью – да. ФЛЭВ – люди независимо мыслящие; среди них много как ученых, так и литераторов; и с большой вероятностью ученый-ФЛЭВ, живущий в эпоху идеологического диктата, скрыл бы свои опасные стихи именно потому, что физическое выживание (1Ф) для него важнее славы (в отличие от, например, ВЭЛФ или ЭЛВФ).

Собственно, стихи Хайяма прямо говорят об этом:

Много мыслей в моей голове, но увы:

Если выскажу их – не сносить головы!

Только эта бумага достойна доверья,

О друзья, недостойны доверия вы!

В этом мире глупцов, подлецов, торгашей

Уши, мудрый, заткни, рот надежно зашей,

Веки плотно зажмурь – хоть немного подумай

О сохранности глаз, языка и ушей!

* * *

Однако следует добавить, что некоторые четверостишия Хайяма выпадают из этого образа и едва ли могут принадлежать перу ФЛЭВ.

Это неудивительно, если вспомнить, что автографов Хайяма не сохранилось и об авторстве приписываемых ему стихов до сих пор идут споры. Вероятнее всего, некоторые из этих стихов действительно написаны самим Хайямом, а другие – его подражателями.