Сирены

На самом деле дети всегда догадываются, что происходит, и прекрасно понимают, кого выбирают в первую очередь. Хотя братьев и сестер стараются не разлучать, но не у всех хватает места в доме или в сердце сразу для двоих.

Помню, как мы шли по коридору в кабинет директора. Я нервничал и огрызался на сестру. Она всегда одевалась неряшливо, не понимала, как важно выглядеть прилично. Одна из безымянных безликих женщин завела нас в кабинет. Там пахло полировочным воском, а мебель коричневато поблескивала. У одной стены стоял массивный книжный шкаф, у другой — письменный стол. Между ними было окно, выходящее на игровую площадку, а рядом с окном — кожаный диван. На диване сидела молодая парочка. Выглядели они так, будто собрались на воскресную службу.

При виде нас они встали.

Женщина так ласково улыбалась Энни, что я решил, будто они уже знакомы. Она увидела меня, и улыбка дрогнула. Мы ответили на простые вопросы: как зовут, сколько лет, что любим есть, во что играем…

Безликая женщина велела нам поиграть. Энни со вздохом направилась к коробке с игрушками и перевернула ее. Она бродила среди рассыпанных игрушек, брала и рассматривала их с таким видом, будто всегда только этим и занимается. Судя по ее сосредоточенной гримаске, она не знала и не понимала, что за ней наблюдают.

Я посмотрел на парочку.

Они сияли.

Энни делала именно то, чего от нее ожидали.

Тогда я с преувеличенным энтузиазмом присоединился к ней. Увлеченно играл, делал все для того, чтобы мы выглядели неразлучными. Когда пришло время прощаться, я только что не обнял сестру. Я не мог успокоиться несколько дней, но за нами так и не пришли.

Отсутствие родителей. Секреты, ложь…

7

Я не спал, когда в дверь постучали. Дождь цокал по крыше, будто каблуки по брусчатке. За дверью стоял детектив Керник. Он заглянул в комнату, мгновенно оценил обстановку и вышел, даже не посмотрев на меня.

Я последовал за ним к машине, и мы снова поехали тем же маршрутом, через Динсгейт. Этим утром Битхэм-Тауэр окутала плотная пелена дождя, на время затушевав городской пейзаж. Лифт вознесся к сорок пятому этажу. Я ощутил какую-то непонятную перемену настроения. Керник дошел со мной до пентхауса Росситера. Открыл дверь магнитной карточкой, жестом пригласил меня войти, но сам остался за порогом.

Росситер сидел в кресле и изучал какой-то документ, время от времени потирая правый висок. Я стоял. Росситер дочитал до конца страницы и приподнял листок двумя пальцами, проверяя, нет ли чего-нибудь на обратной стороне.

Облачное марево погружало комнату в полумрак. Свет шел только от лампы на журнальном столике. На обратной стороне документа ничего не было. Росситер положил листок на колени и принялся его перечитывать.

— Я приду позже.

— Садитесь, — произнес он, не поднимая головы.

Я подошел к креслу и сел. Росситер нетерпеливо поправил запонки, будто куда-то спешил.

— А вы времени зря не теряли.

Оставив его слова без внимания, я сказал:

— Дело принимает серьезный оборот.

— Вы про расследование?

— Про вашу дочь.

— Да?

— Я ведь рассказывал, как устроен бизнес Карвера?

— Да, вкратце, — равнодушно бросил он. — Наркотики в пабах и клубах, девушки-курьеры.

— Думаю, Изабель на него работает.

— Думаете?

— Знаю.

— Вы говорили, что знаете только то, что видите. Вы это видели или нет?

— Издалека.

— Издалека, — повторил он, наконец поднимая голову и глядя на меня. — Продолжайте.

— Больше рассказывать особо нечего. Остальная информация касается текущего расследования группы по борьбе с серьезными преступлениями, которое не имеет отношения к вашей дочери.

— Что ж, понятно. И теперь Изабель попала в такое щекотливое положение, что ее ни в коем случае нельзя оттуда выдергивать.

— Напротив. Ее надо тащить оттуда за руки и за ноги. Немедленно.

Он молчал.

— Если ваши с ней отношения непоправимо испорчены, неужели за ней больше некому приглядеть? Может быть, кто-то из друзей или родственников согласится…

— Это все?

— А чего еще вы ожидаете?

— Полагаю, самую эффектную часть доклада вы приберегли напоследок.

— Послушайте, я видел вашу дочь, мистер Росситер. И подумал, что вы захотите об этом знать.

— Да ладно, Уэйтс. Вы ее не просто видели.

Я ничего не сказал.

На столике между нами лежал коричневый конверт. Росситер наклонился и подвинул его ко мне по стеклянной столешнице. На конверте было написано: «И. Р. 30 октября».

— Откройте, — велел Росситер.

Я подтолкнул к нему конверт.

— Лучше вы.

Он шумно выдохнул через нос — элемент игры на публику, выражающий сдержанную ярость, излюбленная заученная привычка тех, кому приходится участвовать в парламентских дебатах. Росситер сопроводил выдох обезоруживающей улыбкой и вскрыл конверт.

Внутри были фотографии.

Он швырнул снимки на стол. Они скользнули по стеклу и остановились у моего колена. Фотографии были цветные, но не очень четкие. Скорее всего, снимали камерой телефона. Кожа Изабель блестела от испарины.