Сирены

— Эйдан Уэйтс ушел в несознанку. — Он впервые за все это время посмотрел на меня. — А зря… Между прочим, очень раскрепощает.

— Угу, знаю. Как-нибудь в другой раз. А еще я знаю, что он здесь, так что давай его сюда, солнышко.

Он улыбнулся, изображая кокетливое смущение:

— А что мне за это будет?

Я столкнул с тумбочки дорогую вазу. Она упала на пол и разбилась. Фортепиано смолкло. Парочка на кровати, не разжимая объятий, уставилась на меня.

— Мне надо поговорить с Клопом, — повторил я.

— Главного извращенца тебе подавай, значит. Ладно уж, сейчас приведу. Он в последнее время такой серьезный. Даже не знаю, займется ли тобой. — Тип в парике встал, подмигнул мне и вышел из комнаты, на ходу приласкав пианиста.

Парочка на кровати следила за мной остановившимися взглядами. Мы все ждали в тишине.

Странный тип вернулся без парика, в бесформенном сером свитере поверх корсета и почти без макияжа. Лицо его было гладким и округлым, как коленка.

Он босиком прошлепал к дивану, сел и недовольно хмыкнул.

— Дик, — обратился он к юнцу за инструментом, потом к парню на кровати: — Дом. Свалите-ка ненадолго.

Те вяло послушались. Парень потянул за собой девчонку, но та была в отключке. Он пожал плечами и, оставив ее лежать среди подушек, проследовал за приятелем в соседнюю комнату.

— Не торопись, — сказал я.

— Уж извини, что не разбежался тебя встречать, но ты еще ни разу не приносил хороших новостей.

— Была бы моя воля, я бы вообще сюда не заглядывал.

— Забавно, что мы так часто видимся.

— Мне нужна кое-какая информация.

— Что на этот раз?

— Наркотики.

— Фу, как ску-учно, — протянул Клоп, вставая с дивана.

— Сиди. На днях у Зейна Карвера умыкнули брикет «восьмерки». Мне надо знать, где он.

Клоп заинтригованно подался вперед:

— А почему полиция ко мне не нагрянула?

Я не ответил.

— А, так это правда? Ты перешел на темную сторону. На этот раз окончательно.

— Ты слышал что-нибудь?

— Слышал, что ты улики крадешь. Что лопаешь спиды на завтрак, обед и ужин. Да ты с улицы гремел таблетками, как упаковка «тик-така».

Я ничего не ответил.

— Еще слышал, что Изабель Росситер вкололи грязную «восьмерку», — с улыбкой заявил он. — Ты в этом, случайно, не замешан?

— Нет.

— Жаль, — сказал он больше самому себе. — Мне мысль нравится…

Я ждал.

— Скучный ты стал. А помнишь, когда мы с тобой познакомились…

Клоп вырос в «Оуксе», как и я. В то время это был подросток с ранимой душой, на десять лет старше меня и недавно осознавший себя геем. Он давал мне книги и альбомы, ничего не прося взамен. Я думал, он пытается убедить меня, что за пределами детского дома есть жизнь и надежда. Теперь я понимаю, что он пытался убедить в этом самого себя.

Клоп улыбнулся:

— Бывало, скажу какую-нибудь гадость, а ты пошутишь в ответ. Остроумно и жестко. А теперь ты так не делаешь. Шутки закончились? — Он отпил вина. — Ты — сплошное разочарование.

— Если я тебя разочаровываю, значит все делаю правильно.

Клоп швырнул бокал через плечо, рассмеялся и захлопал в ладоши.

— Вот, теперь хоть сам на себя похож. Как ты ко мне, так и я к тебе. Знаю я одного парнишку, — сказал он, благодушно глядя на меня. — Ему восемнадцать, честное слово, начальник. Ну так вот, пацану несказанно повезло сегодня утром. Сначала побывал у твоего покорного слуги, а потом в Бернсайде ему предложили брикет «восьмерки». Вот он его и прикупил за полцены.

— Как зовут?

— Мм, Живчик или Бегунок, как-то так, сам знаешь, какие сейчас прозвища. Но из очень хорошей семьи. Живет на Сикамор-уэй.

— В Уэст-Дидсбери?

Клоп кивнул.

— Мамочка с папочкой свалили куда-то на выходные, так что у Длинноногого Дядюшки сегодня выездное мероприятие.

Он имел в виду себя.

— Номер дома?

Клоп ничего не сказал. Я подошел к следующей вазе.

— Тридцать один.

— Никуда сегодня не ходи. Я делаю тебе одолжение.

— Нет уж, не хочу быть твоим должником.

Я кивнул на спящую девушку:

— Вызови ей такси, и будем квиты.

19

Мы приехали на место во втором часу ночи. Вдоль улицы Сикамор-уэй росли вековые деревья. Когда-то парочки из нашей школы вырезали на огромных стволах сердечки со своими инициалами. Сам я об этом только слышал.

Ноябрь уже оборвал листву с деревьев, и в мрачном предзимье нагие кроны казались громадными костлявыми ладонями, простертыми к небу.

Широкая прямая улица наглядно свидетельствовала об успехе и благосостоянии. По обе стороны дороги стояли отреставрированные викторианские особняки.

Когда я сообщил Карверу, куда мы направляемся, он с минуту сидел за рулем и смотрел в окно. Понимал, что это означает конец всему. Одно дело, если грязная «восьмерка» всплывет где-нибудь в Бернсайде, и совсем другое — среди элитной зелени Сикамор-уэй. Карвер свернул на обочину у роскошного особняка и объявил:

— Тридцать один.

Номера на воротах было не видно, но мы считали дома с начала улицы. К нужному дому вела длинная подъездная дорожка. Сам дом скрывался за деревьями, с дороги виднелась только крыша.

— Да, — подтвердил я. — Может, тебе лучше тут подождать?

Карвер покосился на меня.