Сирены Амая

Гонг вновь поставил акцент.

Перед глазами Симо всплыл текст прочитанной накануне «Сатанинской Библии». Схожесть творящегося с описанным была налицо, и он предположил, что дальше начнется перечисление имен сатанинских шестерок. И не ошибся.

– Астарта!

– Шемхамфораш!

БО-ОМ.

– Бегерит!

– Шемхамфораш!

БО-ОМ.

– Позови меня с собой! – неожиданно взревел Назар пьяным голосом.

– Кимерис!

– Шемхамфораш!

БО-ОМ.

– Я приду сквозь злые ночи!

– Хаборим!

– Шемхамфораш!

БО-ОМ.

– Я отправлюсь за тобой!

Вплетая песню «Я отправлюсь за тобой»[11] в дьявольский безумный ритуал, Назар не особо задумывался над тем, насколько это стереотипно выглядит. Подумаешь, опер исполняет самую известную композицию сериала «Улицы разбитых фонарей»[12].

А ведь он вполне мог быть кем угодно из киношных оперов: Казанцевым, или Лариным, или тем же Дукалисом. В меру выпивал бы, ловил бы себе тихонько всяких киношных преступников и все такое. Но, к величайшему своему огорчению, Назар был и оставался собой – Назаром Евсеевым, тридцатиоднолетним сотрудником оперативно-разыскного отдела, однажды чуть не скормившим дамочке замороженную мышь.

Мысли Назара перескочили на оставшегося дома Калигари. Как там полоз? О чем он вообще думает? Не мешало бы порадовать его гостинцем с острова. И оперуполномоченный уже знал, что привезет питомцу.

Вот этого огромного зайца.

Тварь, неведомым образом выбравшаяся из сна, сейчас находилась в туннеле, откуда «балахоны» внесли их в зал. Налитые кровью глаза, сверкавшие во мраке багровыми фонарями, следили за Назаром. Гигантские лапы держали блюдце с зубами, изредка их помешивая. Туша закупорила собой проход.

Рассудок Назара и без того впихивал голову опера в петлю, а с появлением зайца еще и стул из-под ног выбил.

Имена приспешников Красного Амая закончились, и черная месса сделала очередной виток.

– Причащение, братья и сестры! – Антеро взял корзинку.

Фигуры в рясах подходили к старику, брали крошечные просвирки и направлялись к трупу.

Симо передернуло от отвращения. Трясясь и шипя, ощущая жар во всем теле, он тем не менее не сводил глаз с чудовищного действа. Вероятно, здесь и сейчас совершалась самая мерзкая вещь в мире.

Сатанисты подносили просвирки куда-то к промежности трупа, совершали зачерпывающее движение рукой, а потом съедали литургический хлеб, испачканный в чем-то влажном. Будь безумие съедобным, оно имело бы именно эту форму.

Четвертого в очереди скрутило, а мгновением позже и вовсе стошнило. Никто не обратил на это внимания.

– Что, не так вкусно, как дома? – участливо просипел Симо и расхохотался во весь голос. В глотке разлилась горячая боль; в рот выплеснулась кровь.

«Господи, надеюсь, ты до сих пор не отвернулся от этой вони. Если так, прошу тебя, заклинаю, пусть эти кретины останутся собой до последнего! – взмолился он про себя. – И я разберусь с ними. Разберусь со всеми! Только пусть они и дальше верят во все это безумие».

Симо не был религиозным человеком и считал, что молитва любого вежливого атеиста должна начинаться примерно такими словами, но сейчас он как никогда нуждался в крохотном чуде. Таком крохотном, что рассмотреть его могла только сверхъестественная сила, вооруженная мощным микроскопом.

– А теперь, Дети Амая, – пергаменты! – выкрикнул Антеро.

Фигуры еще раз образовали очередь к алтарю с трупом. Одна из них сутулилась, держась за живот. На сей раз они сжигали по два клочка овечьей кожи. Один клочок доставался пламени черной свечи, другой – белой.

Симо без труда сообразил, что они делали. Если верить книженции Лавея, таким образом сатанисты загадывали желания, записанные на бумаге или шкурах животных. Требования и необходимые милости скармливались черной свече, белая же пожирала проклятия, адресованные врагам.

В голове следователя, стиснутой болью, возник несуразный диалог:

«Алло, служба всяческих дел Красного Амая слушает. Что вы хотели?»

«Хочу, чтобы у соседа сгорел сарай, а его жена переспала со мной. Это можно устроить?»

«Да, конечно. Завтра после обеда будет удобно?»

«Я как раз дома намеревался побыть».

«Хорошо, диктуйте адрес. И скажем вам по секрету…»

«Что?»

«Можете даже не подмываться».

В обессиленный разум Симо, ненадолго отключившийся от реальности, ворвался злой, но все так же торжественно звучавший голос Антеро:

– И пусть эта плоть станет нашим подношением Красному Амаю! Свершено!

«Свершено, – мысленно повторил Симо. – Господи боже, свершено! Мы – свершены!»

Последовал колокольный звон, и торжественность сменилась оживлением. Черная месса подошла к концу.

Фигуры в рясах опять потянулись к ним, причиняя боль касаниями.

– Пошел к черту! – прорычал Назар и глухо закашлялся. – Пошел ты к черту, понял?

Симо подумал, что Назар кричит кому-то из «балахонов». Его тоже подняли на плечи, и он увидел, что оперуполномоченный шлет проклятия в темноту коридора, из которого их вынесли.