Сирийский патруль

Иван остановился у лежащей на полу ничком женщины, рядом с которой, за ее окровавленной, посеченной осколками спиной, обнаружился ребенок. Присев на корточки, он стал разворачивать платок – или лоскут материи, – в которой был завернут младенец. Рука тут же стала липкой от крови…

Убедившись, что ребенок мертв, как и его мать, что им уже ничем не поможешь, Иван медленно выпрямился. Вытер ладонь о полу куртки. Хреново… Но другого случая проверить выданный ему ствол может не представиться – его все время эдак ненавязчиво «держат» двое, а то и трое из этой команды.

Снял с плеча АКСУ, передвинул флажок предохранителя, передернул затвор. Боковым зрением он засек, что за ним наблюдают, что его снимают на камеру. Да, крепко его прихватили… Теперь, даже если он выскользнет, выйти совсем уж сухим из воды вряд ли получится – у кого-то останется отснятый в Халебе видеоматериал. И эта запись, на которой среди боевиков с повязками цвета российского флага, в качестве одного из «добровольцев», фактически взявших на себя функции карателей, фигурирует и он, Иван Козак, может всплыть где угодно и когда угодно.

Надо срочно что-то придумать, нужно начать собственную контригру. Пока что его держат плотно. Отступив пару шагов назад, метясь в мертвую плоть, как бы имитируя «контрольный», Козак нажал на спуск.

Выстрела – а он поставил на «одиночный» – не последовало.

Иван переставил флажок переводчика-предохранителя на автоматический огонь. Навел автомат на убитую взрывом одной из брошенных в спортзал гранат женщин, нажал на курок. Результат тот же…

Извлек сдвоенный рожок; взвесил в руке, примял верхний патрон пальцем. Затем перевернул «спарку», вставив в автомат другой рожок.

Передернул затвор, прицелился, нажал на спуск. И вновь выданный ему автомат АКСУ – отказал…

Обернувшись, Иван хмуро посмотрел на наблюдавшего за этой сценой, за тем, что он сейчас делает, старшего группы.

– Что за хрень, Саныч? Мне выдали нерабочий инструмент!

– Бывает, – сказал тот. – Наверное, тебе попался «калаш» китайского производства. Когда выберемся отсюда, сам подберешь себе оружие.

– Я вижу, сразу несколько бойцов снимают на камеры. Зачем? Для отчета?

– Не только для отчета… На информационном поле тоже идет война.

– Этот ролик будет выложен в Интернете?

– Да, в ближайшие дни. Пусть «крысы» и их покровители знают, что их излюбленный прием – террор – может быть применен и против них самих. И будет применяться впредь, как мы это продемонстрировали сегодня – здесь и сейчас.

Двое из бойцов, закинув автоматы за спину, достали из карманов разгрузочных жилетов баллончики с краской. Один из них, подойдя к посеченной осколками стене, стал выводить, смещаясь справа налево, выпускаемой из баллончика ярко-красной струей надпись на арабском. Второй, переместившись к другой стене, противоположной от входа, тоже занялся настенной живописью, но оставляемые им граффити были уже на русском.

– Ты спрашивал про оплату, Иван… У нас имеются свои устоявшиеся расценки.

Саныч, закурив сигарету, сунул пачку и зажигалку обратно в кармашки разгрузки, устроенные на липучках. Иван обратил внимание, что старший, а также Мыкола, единственные из всей их группы, кто по-прежнему укутаны в «арафатки». Причем бритоголовый так плотно намотал свою «куфию», что в оставленную им щель видны лишь глаза.

– За участие в подобной этой акции – по пять штук зеленью на брата, – выпустив облачко табачного дыма, сказал старший. – За мирняк – пятьсот баксов за голову. За каждого убитого рядового «тапочника», если он при оружии – штука баксов. За зверушек

посерьезней, уровня полевых командиров, или тех, кого мы приговорили, когда освободили вас – бонусные прибавки. После завершения акции скалькулируем и произведем расчет – наличными.

– Местным… тем, что участвуют в этом… мероприятии, тоже платят?

– А как же. Но эти получают сирийскими фунтами, а не «зеленью».

– Сколько, если не секрет?

– От десяти до двадцати тысяч фунтов в день.

– Мне это ни о чем не говорит.

– Один бакс по плавающему курсу котируется в промежутке семьдесят – сто местных фунтов…