Сирокко меняет цвет снега

– Чао, Зербино! – сказала мне Лаура, встретившись со мной взглядом.

– Чао, – ответил я.

Я уткнулся в свой листок, но точно знал, что Лаура по-прежнему смотрела на меня.

13

Нойман читал мне по-русски вслух. Вначале я старательно вслушивался в слова и даже пытался повторить понравившиеся. Но через какое-то время мое внимание стало рассеиваться, и, разозлившись на весь мир за то, что ничего не понимаю, я перестал слушать врача. Не заметив этой перемены, Антон продолжал чтение, которое напоминало мне бессмысленную проповедь.

– Дойч, битте, – сказал я.

– Давай хотя бы главу закончим, – ответил врач по-немецки.

– Много осталось?

– Всего пара страниц. Пожалуйста, потерпи.

– Я устал от русского, больше ничего не лезет… Ты сколько уже в Германии, Антон?

Нойман наконец-то отложил книгу и улыбнулся:

– Полжизни. В девяносто шестом наша семья приехала вместе с другими на автобусах в Ройтлинген. Это городок неподалеку от Штутгарта, в земле Баден-Вюртемберг. Слышал о такой? На юго-западе, рядом с Баварией.

Он остановился, чтобы убедиться в том, что я теперь точно знаю всё, что необходимо о земле Баден-Вюртемберг. Хотя это интересовало меня меньше всего. Мне захотелось узнать историю русского немца Антона Ноймана, и я продолжил спрашивать:

– Ты уже знал немецкий?

– Гораздо меньше твоего, Дмитрий. Гораздо меньше. Когда я пошёл в немецкую школу, то едва понимал учителей и одноклассников. Но у меня была мечта. Я хотел стать врачом, как мой дед. И я выучил язык, стал лучшим в классе и смог поступить в медицинский. А теперь вот мои сыновья мечтают стать футболистами.

– Все немцы любят футбол.

– Многие. Кстати, я поклонник «Баварии», а Лехнер – «Мюнхена 1860». Поэтому мы никогда не обсуждаем футбол. Тебе тоже советую не начинать эту тему. Львы «1860» играют во второй лиге, но их болельщики на дух не переносят «Баварию». Продолжим?

Я кивнул, и Антон взял книгу в руки.

Две страницы превратились для меня в бесконечность. Впервые родной язык показался мне вязким и грубым. Неужели это действительно был русский? Неужели я когда-то мог сплетать воедино все эти странные шипящие и отрывистые звуки?

Но вот глава закончилась, и Нойман снова перешёл на немецкий. Медленно и внятно он убеждал меня, что нужно продолжать это упражнение. Может быть, я вспомню русский или по крайней мере какие-то слова или даже фразы. Я не верил в его гипотезу, но всё-таки согласился. Антон взял с меня обещание, что я обязательно приду на следующий сеанс чтения.

Было очевидно, что своим примером Антон хотел убедить меня, что любые усилия всегда принесут плоды и непременно приведут нас к светлому будущему. Наверное, если бы я встретил этого человека до инсульта, то смог бы с ним согласиться хотя бы отчасти. Теперь же слова Антона казались мне лишь нелепой насмешкой над моей жизнью, которая, несмотря на все мои усилия, вышла из-под контроля и катилась под откос.

Антон был непоколебим в своей вере в справедливость. Я никак не мог дождаться, когда он освободит меня от своей проповеди. К моему неудовольствию, я вдруг заметил, что Антон Нойман был внешне похож на меня. Лехнер как-то заметил, что если Нойман наденет очки, то может сойти за моего двойника. Но тогда я не придал словам профессора значения.

14

Мы встретились на улице Унтер-ден-Линден и направились к Бранденбургским воротам. Тёплый ветер сентября играл воланом платья на её загорелых плечах – бледно-розовая ткань приподнималась, и Лаура поправляла её, возвращая на грудь. Вместо привычного высокого пучка волосы итальянки были забраны в низкий хвост. На её глазах больше не было длинных стрелок гейши.

Знаменитая улица немецкой столицы была переполнена людьми, которые неспешно прогуливались, не создавая суеты вокруг себя. Мы послушно влились в этот поток, болтая о пустяках.

Вечерний Берлин улыбался нам, приветствуя светом своих витрин. Я знал, что оставался для него лишь туристом, но город перестал быть для меня чужим. Проходя между колонн Бранденбургских ворот, я взял Лауру за руки, и мы начали кружиться. Её платье слилось с красками заката: казалось, итальянка была огненным духом, порожденный упавшим на землю лучом. Когда мы остановились, я по-прежнему сжимал её руки в своих и не отводил от неё взгляд. В глазах Лауры отражалось пламенные языки заката, но я больше не боялся ослепнуть.

Через пару часов мы доехали до Ботанического сада и отправились к ней домой, на улицу Тюльпанов. По дороге мы купили дёнеры в турецком ларьке и, разорвав фольгу, тут же набросились на них.

Лаура снимала комнату в просторной четырехкомнатной квартире с высокими потолками. Её соседи-немцы часто уезжали в командировки, так что она большую часть времени была здесь полновластной хозяйкой.