Сирота

Воевода повернулся к нему и вопросительно выгнул бровь, дескать, не расслышал. И тот опустив глаза, сделал шаг назад, отступая от своих претензий. Кивнул. И удалился вместе со своими людьми, не задерживаясь.

Андрейка же подошел к воеводе и достаточно громко спросил:

– Почему?

– Что почему?

– Ведь ты, воевода, прекрасно понял, что этот мироед лжет. Что алчет ободрать сироту до нитки только лишь потому, что за меня некому вступиться. И ты все одно – встал на его сторону. Почему? Я тебе что дурное сделал?

– Дурак ты, – по-доброму улыбнувшись произнес воевода. – Потому я и решил выплатить ему твой долг, что за тебя вступиться не кому. Не ровня ты ему.

– А Божий суд?

– Смерти жаждешь?

– Я этой зимой с волками дрался, с медведем, с разбойниками. И жив остался. Авось Бог бы не выдал, ибо правда за мной.

– Неисповедимы пути Господни. Я же не хочу крови среди своих.

– Мы получаем то, что награждаем… – тихо произнес Андрейка с каким-то обреченным видом…

– Что?

– Батя мне так говорил. Вот пес облаял тебя. А ты ему кость кинул. Он и разумеет – так и надо делать, чтобы еду заслужить. Так и ты воевода поступил. Татя косточкой приветил.

– Учить меня вздумал, щенок?! – прорычал воевода.

– Боже упасти! – примирительно поднял руки Андрейка. – Кто я такой, чтобы тебя, воеводу, учить? Это и подумать даже нет никакой возможности. Просто предупредить хочу – Петр не успокоится. Это как волк, что вкусил человечины.

– Отец тебе и правда такое сказывал? Что, де, Петр долг с тебя взыскивать не станет, коли Прохор сложит голову в честном бою?

– А какой мне смысл лгать? Долг ему я заплатить могу.

– Можешь?

– То наши с отцом Афанасием дела. Но да – могу. Так чего ломаться? Зачем порочить честное имя? Но тут ведь не долг. Тут татьба. Он, алчная его душонка, пытается вытрясти с меня все, пользуясь тем, что заступиться за меня некому. И вот увидишь – не угомонится. Это только начало…

Глава 3

1553 год, 2 мая, Тула

– Отче, – произнес парень, входя в церковь. Благо, что она была маленькой и кричать не требовалось.

– Не можешь ты мирно жить… – не поворачиваясь ответил священник, который вроде бы молился.

– Ты уже знаешь?

– Весь город уже знает, что ты не хочешь долги отдавать.

– Но это не долг! Этот мироед просто пытается меня ограбить! Он лжет!

– Он отцу твоему коня давал? Давал. Панцырь давал? Давал. Шлем давал? Давал. Так в чем же дело? Отчего ты не желаешь ему возвращать то, что должен?

– Отец мне сказывал, что они с Петром об этом не договаривались. Что на меня переходит долг, если я унаследую и коня, и панцырь, и шлем. Ежели же все это добро отец мой потеряет в бою, а сам голову сложит, то и долга нет.

– У тебя свидетели есть?

– А у Петра? Какой смысл мне врать? Ты же знаешь – у меня есть деньги ему заплатить.

– Петра есть имя. А у тебя – нет. Ты еще щенок неразумный, а он – уважаемый человек.

– Он обычный тать и мироед!

– Это всем известно только с твоих слов.

– У Петра есть свидетели его договора с отцом?

– Петру это не нужно. Его слово весомее твоего.

– А ежели сойтись перед лицом Бога на саблях?

– То ты умрешь. Не тебе с ним тягаться? Он уже более десяти лет в походы ходит.

– Кашеваром? – усмехнулся Андрейка. – Ты же видел, как он обрюзг и жиром оброс. Ежели бы воевал честно да саблей махал, не оскотинился бы так.

– Ты смерти своей хочешь? – удивленно переспросил священник, поворачиваясь.

– А ты чего хочешь? Отче? – побагровел лицом Андрейка. – Сначала Агафон меня графит, примеряясь убить. Потом ты. Потом митрополит. Теперь еще и этот. И все норовят у сироты отнять последнее. Добрые христиане, нечего сказать. – процедил Андрейка, которого уже трясло, от кипящих гормонов, развернулся и пошел на выход…

– Постой! – громоподобно рявкнул священник.

– Зачем? Ты ведь тоже уговор не выполнишь. Даже ту малость что я просил. Забирай, – поставил он на пол лампу, завернутую в тряпицу. – Не хочу вас больше видеть.

С тем и вышел, хлопнув дверью.

– Нам его догнать? – спросил, вышедший из-за колонны огненник.

– И ты туда же. – покачал головой Афанасий. – Но он хоть юн и горяч. А ты чем думаешь?

– Он оскорбил митрополита.

– Чем же? Если положить руку на сердце, то мы действительно его ограбили. – от этих слов огненник напрягся. – Краску его вынудили отдать за бесценок. Лампу – тоже. А если бы силой, как ты хотел, забрали, то и вообще – сравнялись бы с татями. Сила церкви, дурья твоя башка, в том, чтобы люди сами нам такие вещи приносили. По доброй воле. А не вот так…

– Но…

– Помолчи. Лучше помолчи. А то я подумаю, что ты до пострига людей на большаке грабил. Лучше пошли кого из своих, чтобы он приглядел за отроком. Видишь же – юность его кипит. Еще дел каких натворит.

– Убежит?

– Скорее не успеет. Мнится мне он прав и Петр тот еще мироед да тать. Посему не отступится он от парня, пока не обдерет как липку. А тот уже на собственную тень готов наброситься и жаждет крови. Чую я – беде быть. Ступай. Займись делом.

Огненник ушел.