Сиротская Ойкумена

– Сидеть на сырой земле, двери нет, сквозняк. А все это ужасно вредно для здоровья. Две лепешки, и не куска больше!

– Ложила я на твой баланс! С тебя два кило хлеба, можно сухарями – но только сухарей вдвое больше, – заявила Элле-Кайса и торжественно утерла нос запястьем. – Ты больной, что ли? Я сирота, потеряла маму и папу – их на моих глазах вакуумной бомбой разорвало. Нечего сказать, приезжий?

– Я этого не делал. Поможешь – отдам всю еду из мешка.

Помолчав, Кайса сказала:

– Вот интересно. Когда я мелкой жила с родителями, страшно любила книжки рассматривать, где старинная жизнь. Раньше все такое красивое умели делать – а теперь будто руки людям пообрывало. Некоторые штуки сразу видно, что старые, они классные. Старые пианино, картины, церкви. Теперь вещи новые, но выглядят стремно, как недоделки – стулья и люстры. И такое здесь все. Недоделанное и некрасивое.

– Где ты видела пианино?

– В Дубов Граде. Там центр Армии Спасения есть, в фавеле, и у них пианино в зале стоит… Я бы его и весь этот центр спалила – толку от него никакого нет, только мозги охмуряют. Разве что музыку слушать приятно, только никто играть на пианино не умеет.

– Не понравилось там жить?

– Голодуха же. Мальчишки – те быстро помирают от голода, а мы, девчонки, живучие. Извращенцев полно и всякого разного еще. Нет никакой возможности без родителей там жить. А здесь ты сам себе хозяин, возле фермы не загнешься без кормежки, только с одеждой беда и с лекарствами.

– Вот оно что, – сказал Постников. – Турнепс с грядки корзинщика, кукуруза – с поля Хаттаба. Не страшно, что пристрелят?

– Саид сторожам запретил по детям стрелять. Это по взрослым очень даже можно. Жена Хаттаба сама кукурузу давала и соль, она добрая. Только жива ли теперь – кто знает. Здесь так и подохнешь ни за грош, как ветром снесет.

– Значит, отведешь меня на комбинат?

– Это не близко. Возле Дубова Града вообще лучше не светиться: там сейчас партнерство во имя мира.

– Что это еще такое?

– Никто не понимает – но вопросы теперь не задают. Порвут, короче. Во имя мира.

Постников услышал, что в углу, где устроилась Кайса, то и дело тихо похрустывает пластик. Как будто она лихорадочно набирала что-то на телефоне.

– Так у тебя сотовый? Здесь есть сотовая связь?

Кайса почему-то страшно смутилась и спрятала старый красный телефон в карман жилетки из вытертого рыжего меха.

– Что за интриги, туземка?

– Я не туземка! Ничего я не делала!..

– Ой врешь?

– Не-а. Уж точно ни на столечко не соврала.

Кайса с обидой спрятала грязные ладони в рукава и уткнулась носом в куцый цигейковый мех.

– Пора идти, – сказал Постников, – совсем светло.

Вдоль сухой старицы мощно продувал холодный ветер. Полетели оранжевые листья, и выбравшихся из норы людей обдало с головы до ног песком и бесприютной сыростью. Чувствовалось, что уже был не за горами ноябрь, а там и зима. Кайса сказала, что за один день до комбината никак не добраться, в лучшем случае к завтрашнему утру, и то если идти без остановки.

Приблизительно через час издалека прилетел ритмичный шум вертолетных винтов, и вслед за тем показались два пятнистых военных винтокрыла. Они шли слитной парой, ритмично выстреливая какие-то раскаленные и дымящиеся куски. Угловатые кокпиты, размещенные один за другим, остроносые силуэты, приопущеные законцовки плоскостей – Постников узнал в них геликтоптеры «Еврокоптер Тайгер». Вертолеты синхронно совершили поворот, и оказалось, что их острые носы глядят прямо туда, где в кустах укрылись двое.

– Прямо сюда заходят, видишь? – надрывно заорала Кайса, стараясь перекричать шум.

Постников сидел на корточках и смотрел, как машины вырастают, приближаясь. Кайса в ужасе бросилась в подорожник и прикрыла патлатую голову тонкими ладонями. Постников заметил, что поодаль, немного ниже и атакующей пары в небо подскочила проворная темная точка, следом за ней взмыли вторая и третья. Каждая из точек выпустила белый дымный след в виде запятой, и все три стали приближаться с невероятной быстротой. Замыкающий вертолет высыпал целую тучу дымных пакетов и резко присел в лесные кроны, отчего шедшая в него зенитная ракета прошла выше. Головной увернулся от первой и второй ракет, но последний снаряд взорвался слишком близко, и у вертолета отломился хвост. Машину сразу же повело и закрутило в каком-то нелепом вальсе, она неуклюже накренилась, с треском пропахала сосновые кроны, разрубая ветки несущим винтом, и пропала из виду. Ведомый погрузился по самое брюхо в верхушки деревьев, плотно сбитый воздух из-под его винта тяжко бил в землю и вздымал ураган. Брюхо геликоптера с неубираемыми стойками шасси пронеслось в считанных метрах над головой Постникова. Вслед за тем машина тоже исчезла за соснами, и натужный стрекот ее двигателей постепенно ушел к югу.

Стало тихо.

– Эй, вставай, Элле-Кайса, – позвал Постников. – Надо идти.