Сиротская Ойкумена

Ближе к городскому центру лучше не стало. Пульсация неизвестной энергетической природы все отчетливее плескалась в дубоградском воздухе, прилетала хоровыми скандированиями и долбила в череп все сильнее и сильнее по мере продвижения машины вперед. Прохожие здесь все до единого шагали в том же направлении, что и они – к центральной площади, как было очевидно. Оттуда уже слышалось многоголосое ритмичное гудение – «мррум-мрррум!»… Вскоре этот рев рассыпался на части, и можно было разобрать многоголосое пение хором и вразнобой, а также вопли, усиленные мощной акустикой.

Площадь дохнула на подъехавших жаром и ароматами солярки, пыли и красного перца. Они завернули за угол и немедленно врезались в плотную толпу, в непробиваемый человеческий затор. Широкая и ярко освещенная электричеством площадь раскинулась перед их глазами. По ней колобродили людские водовороты и металась взвинченная тревога. Возле дальнего края уже вспыхнула потасовка: с одной стороны летели камни, с другой цветы, по мордасам лупили обе стороны. Несколько десятков восточного вида бородачей с гортанными воплями теснила горстку молодежи с радужными флагами и широкой аквамариновой полосой вдоль древка. Теснимых из последних сил пытались прикрыть жидковатой цепью несколько полицейских, но сила явно была не на их стороне, и свалка уползала в боковую улицу, откуда через головы дерущихся били водометы. Вода весело струилась по асфальт, отчего пыльную смесь пробивал свежий запах июльского дождя.

Пение, выкрики, флаги, машины гудели беспрерывно. Но вот истошный и разнобойный гвалт пробило резким грохотом стали. Выталкивая облака рыжей пыли, из переулка с игрушечной легкостью наперерез их автобусу вывернула бронемашина, обвешанная цепями, словно пародия на рождественскую ель – от цепей-то и летел этот звон. Машина мимоходом срубила фонарный столб и продавила брусчатый тротуар, оставив на нем след в виде выжженной дуги. Пристроилась впереди автобуса, как он Постников, чтобы пробивать путь в многотысячном безумстве. Кроме рождественских цепей, машина имела на себе защитную клетку из ажурного металла, на которой висели дымящиеся лоскуты – похоже, в нее уже не раз швырнули коктейлем Молотова. Броневик начал рявкать особым низким кряком, и эти звуки оказали воздействие магическое: плотно сбитая человеческая масса давала русло, брызгала людьми, раскатываясь в стороны, как ртуть. Броневик истошно покрякивал и настойчиво лез среди утрамбованных людских стен. Закрутившись на пятачке, чтобы оттеснить их подальше, он ловко разваливал человеческую массу, как ветка разметывает пчелиный рой.

Через шум продирались рваные звуки музыки, и она стала более отчетливой, надрывно прорезался усиленный мегафоном голос, бодро швырявший обрывки фраз. Автобус выкатился на самую середину затопленной головами площади. Невыносимо бил по ушам хаотичный ритм, рев глоток, шибала молотом звериная, тяжкая сила взвинченной до предела человеческой массы. В яростной давке полицейские колотили дубинками наседавшие в безумии людей. Раздавали гуманитарную помощь из далеких зажиточных стран. Коробки с едой вырывали с руками у трудящихся в поте лица волонтеров в белых касках и с нашивками International Aid на комбинезонах.

Намагниченные психозом людские комья неотрывно месила военная полиция и самооборона. Ходили группками в толпе парни крепкие, бритоголовые, исколотые. Эпицентром площадного ада оказалась огороженная военными джипами площадка, возле которой в особой закрытой зоне толпились телерепортеры. Постников увидел человека в невыносимо ярком снопе света, с логотипом CNN на микрофоне. Репортер надсадно орал в него, пытаясь перекричать гул тяжелых вертолетов, ходивших на малой высоте. На репортерском лице отчетливо читался восторг. Когда они проезжали за спинами телеоператоров почти по ботинкам оцепления, Постников заметил, что на широченном панорамном мониторе толпа в кадре почти вдесятеро гораздо больше, чем на площади вживую, к тому же над нею появились на экране другие флаги – отчаянно плескался стяг с литерами UN, но больше всего панорама показала знамен Евросоюза.