Эти же государства, к которым присоединилась Франция, в протоколе № 19 Лондонской конференции 1831 года закрепили независимость Бельгии и, в интересах баланса сил, поставили ее нейтралитет под свою совместную гарантию. В свое оправдание они заявили: «Каждая нация имеет свои законы, но Европа тоже имеет свой закон; общественный строй дал ей его». Во время франко-прусской войны 1870 года французский министр Тьер, тщетно искавший помощи у других европейских государств, чтобы предотвратить нарушение баланса сил Германией, жаловался, что «Европу не найти». В этой фразе он отдал дань уважения тому же принципу европейского единства, который с 1648 года был жизненной силой баланса сил. Именно к этому же принципу тщетно апеллировал министр иностранных дел Великобритании сэр Эдвард Грей, когда накануне Первой мировой войны пригласил страны Европы на конференцию для урегулирования разногласий. Можно даже сказать, что премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен, когда в 1938 году он заставил Чехословакию уступить Судетскую область нацистской Германии, действовал, ошибочно полагая, что моральное, интеллектуальное и политическое единство Европы все еще существует и что нацистская Германия является его неотъемлемой частью.
б) Моральный консенсус современной государственной системы
Уверенность в стабильности современной государственной системы, которая проистекает из всех этих деклараций и действий, проистекает из ряда элементов, интеллектуальных и моральных по своей природе, от которых зависит и баланс сил, и стабильность современной государственной системы. «В политике, как и в механике, — по словам Джона Стюарта Мифла, — „сила, которая должна поддерживать двигатель, должна быть найдена вне механизма; и если она не будет найдена или окажется недостаточной для преодоления препятствий, которые можно разумно ожидать, устройство потерпит неудачу“. Гиббон с особым красноречием и проницательностью указал на топливо, которое поддерживает двигатель баланса сил, — это интеллектуальные и моральные основы цивилизаций нашего времени, интеллектуальный и моральный климат, в рамках которого двигались протагонисты общества XIV века. Само существование одних правительств и все, что делает другие приемлемыми, основывается на практическом соблюдении доктрин конституционной морали; традиционные представления в сознании нескольких органов власти, которые изменяют использование, которое в противном случае могло бы быть сделано из их полномочий. В несбалансированных правительствах — чистой монархии, чистой аристократии, чистой демократии — такие максимы являются единственным барьером, который сдерживает правительство от крайних эксцессов в направлении его характерной тенденции. В несовершенно сбалансированных правительствах, где сделана некоторая попытка установить конституционные ограничения для импульсов сильнейшей власти, но где эта власть достаточно сильна, чтобы переступить их хотя бы временно безнаказанно, только благодаря доктринам конституционной морали, признанным и поддерживаемым мнением, сохраняется хоть какое-то отношение к сдержкам и ограничениям конституции. В хорошо сбалансированных правительствах, в которых верховная власть разделена, и каждый участник защищен от узурпаций других единственным возможным способом, а именно, будучи вооруженным для защиты оружием такой же силы, каким другие могут орудовать для нападения, правительство может существовать только благодаря сдержанности одной из сторон в осуществлении этих крайних полномочий, если это не спровоцировано столь же крайним поведением со стороны другого участника власти; и в этом случае мы можем сказать, что только благодаря соблюдению максим конституционной морали конституция сохраняется».
Общее осознание этих общих стандартов сдерживало их амбиции «под взаимным влиянием страха и стыда», налагало «умеренность» на их действия и прививало всем им «некоторое чувство чести и справедливости», в результате чего борьба за власть на международной арене носила характер «умеренных и нерешительных состязаний».