Система научно-богословской аттестации в России в XIX – начале XX в.

Магистерские, как и докторские, диспуты вызывали интерес общества, особенно в первые годы действия Устава, исполняя и апологетическую задачу. На первом магистерском диспуте в КазДА в 1874 г. – приват-доцента метафизики П. А. Милославского – в качестве главного достоинства диссертации был отмечен новый метод разработки богословия, способный «влить в богословскую науку дух и жизнь и сообщить ей общечеловеческий интерес»[1144].

Успешные магистерские диспуты были важны и тем, что усиливали усердие студентов академий по отношению к науке в целом и написанию магистерских диссертаций на 4‑м курсе в частности. Писать магистерскую диссертацию могли и хотели не все, но лучшие студенты, вдохновленные успехами старших коллег, старались использовать все возможности и представить в конце учебного года магистерское сочинение. В 1876 г. в КДА удачные защиты магистерских диссертаций двух выпускников этого же года – Н. М. Дроздова и А. П. Красовского – вызвали триумфаторские настроения. Пресса, сочувствующая Уставу 1869 г., констатировала: «Новый Устав… успел достаточно привиться и уже принести свои плоды… По словам людей компетентных, уровень развития и знакомство с науками в среде студентов заметно повысились…»[1145]

Однако была и оборотная сторона. Так как в качестве диссертаций представлялись порой спорные работы, а корпорациям академий не хватало опыта ведения научных дискуссий, споры на защитах были порой чересчур горячи. И присутствовавших студентов порой соблазняло публичное ниспровержение авторитетов. Так, например, в КДА в апреле 1878 г. довольно в резкой форме проходили магистерские диспуты приват-доцентов Ф. Ф. Гусева и П. Троепольского, и реакция студентов насторожила даже молодых членов преподавательской корпорации[1146].

В конце периода действия Устава 1869 г., когда в системе диспутов уже привыкли и высказали все похвалы и возражения в их адрес, в 1883 г. в МДА состоялась защита магистерской диссертации приват-доцента МДА В. Ф. Кипарисова, посвященная проблеме, дискутируемой в русском обществе, начиная с 1860‑х гг. – свободы совести[1147]. Работа, правда, была церковно-исторической: в ней для изучения выделялся определенный временной период – первые века бытия Церкви, с I по IX в. Автор был уже опытным преподавателем – окончив МДА в 1874 г., он с 1875 г. занимал в ней кафедру гомилетики с историей проповедничества и пастырского богословия. Несмотря на то что кафедральная специализация не совпадала с темой представленной диссертации, церковное право было главной сферой научной деятельности В. Ф. Кипарисова начиная со студенческих времен. Диспут продемонстрировал не только глубину представленного исследования, но и зрелость диссертанта как исследователя. Пока обсуждались непосредственно текст и выводы диссертации, участники дискуссии не выходили за пределы научно-исследовательских проблем. Так, с большим интересом обсуждалась оценка автором Миланского эдикта 313 г. как манифеста всеобщей свободы вероисповедания, с которым Церковь приобретает статус юридического лица, а христианство уравнивается в правах с другими религиями. Неменьшее внимание привлекли следующие «ключевые» моменты развития темы в контексте отношений Церкви и государства: эдикты императора Констанция против язычества – В. Ф. Кипарисов настаивал на том, что они усиливались, а их апогеем стал закон, установивший смертную казнь за совершение жертвоприношения; церковно-государственные отношения в царствование Юлиана; общие закономерности религиозной политики Феодосия Великого и др. Однако дело этим не ограничилось, и возник ряд вопросов, связанных с современными отношениями Церкви и государства в России. Интерес усиливался и тем, что подобные вопросы были затронуты на состояв шихся в 1881 г. в КазДА докторских диспутах доцента Ф. А. Курганова и экстраординарного профессора И. С. Бердникова[1148]. Некоторые участники дискуссии высказывали потом сомнение, следует ли обсуждать такие вопросы на диспутах. Причем причины сомнений указывались разные: одни считали, что публичные диспуты не место для обсуждения злободневных вопросов, другие – что форма диспута неизбежно провоцирует не научное, а «публицистическое» обсуждение[1149].