Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

Между тем можно с лёгкостью установить точную дату начала этого всемирного процесса, прошедшего сперва во всех экономически успешных странах, но одновременно с тем в рамках одного явления, оказавшего эффект и на тех, кого обрекли на отставание. И хотя ему предшествовали постепенные изменения, но плавное снижение качества в какой‑то момент достигло той черты, за которой стремительное разрушение всех прежних «гастрономических привычек» происходит буквально за два-три года. Во Франции, например, антикачественный скачок случился около 1970 года; и где‑то за десять лет до этого – в северной Европе, а ещё через десять лет – в южной. Критерий, позволяющий легко отслеживать, на каком этапе находится описываемый процесс, это конечно же вкус: у сегодняшних продуктов он непосредственно фабрикуется промышленностью, называемой «пищевой индустрией», и в итоге как катастрофический результат этой индустрии он наследует все её свойства, так как сочный вид теперь вовсе не гарантирует вкус, а пресность – безвредность. Именно массовое вторжение химии в сельское хозяйство и скотоводство с целью максимизации прибыли в ущерб всем другим соображениям сыграло в этом главную роль. Затем – новые технологии консервирования и хранения. И каждая ступень такого «прогресса», переворачивающего с ног на голову всё то, что эксперты по закуске называют нашими «стереотипами», то есть привычные нам ранее вкус и качество, открывает перед индустриализацией всё новые горизонты. Так, например, методы заморозки и быстрой разморозки использовались поначалу, чтобы поставить на поток производство «куриных окорочков», состоящих из перемолотой и затем восстановленной с помощью «формовки» субстанции. На данном этапе сама эта субстанция ещё сохраняет связь со своим наименованием, со словом «куриный», будучи лишь заметно более вздутой, чей бывает у кур, избежавших промышленного разведения. Но едва только эту форму примут, заменить содержимое будет ещё легче: новый пример из Японии, “ex Oriente lux”³, где «ножки крабов» и «креветки» на самом деле производятся промышленным образом из мяса дешёвой рыбы, которому придаётся соответствующая форма. Вот чему порадуется кто‑нибудь вроде Жака Гёгана, «научного сотрудника отделения INRA⁴ в Нанте», где изучают способы заставить нас съесть стейк из «белковых компонентов растительного происхождения». Пока что с этими стейками, разумеется, много проблем, но когда‑нибудь их устранят: «“Что касается цвета, он ещё не совсем удался, – признаётся Жак Гёган, – изоляты сои имеют сливочно-белый цвет и ощутимый запах капусты. Подсолнечник даёт серые волокна. А у рапса они жёлтые, а также оставляют капустное послевкусие. Но как бы то ни было, – заявляет он, – эти волокна затем перемешивают, окрашивают и ароматизируют так, что вы их и не заметите, когда они предстанут в виде стейка из говядины, телятины, свинины или индейки”. Вы, скептики, считаете, что никогда не станете есть такое мясо. В таком случае задержите взгляд на составе ваших любимых равиоли или гамбургера, только что купленного в отделе замороженных продуктов: ничем не примечательная упаковка, с фотографией в меру прожаренного бифштекса, покоящегося на подушке из листьев салата. Самая обычная говядина? Ничего подобного, и в этом можно убедиться, прочитав этикетку: 69 % (иногда эта цифра опускается до 65 %) говяжьего фарша, “обогащённого” растительными белками. На самом же деле оставшийся 31 % растительных белков не обогащает, а только подменяет собой настоящее мясо» (“Cosmopolitan”, июнь 1985 г.)