Для современных товаров основным критерием полезности, подчинившим себе все прочие, стало то, как их раскупают; так, например, за счёт чудесных ритуалов, хранимых в секрете, и при посредничестве капитала товары могут «создавать рабочие места»! Что же касается их непосредственного употребления или использования, то оно назначается авторитарно или путём фальсификации прежнего опыта, например, в случае с продовольственными товарами это делается за счёт искусственного сохранения некоторых признаков их прежнего состояния. Но для такого сходства, разумеется, используются только самые подверженные обману чувства: «Благодаря новейшим технологиям, препятствующим порче продуктов, мы теперь в любое время года можем видеть на прилавках те фрукты и овощи, которые прежде появлялись в продаже лишь на считанные недели. Яблоки, например, которые мы научились хранить в огромных холодильных установках. Единственная серьёзная проблема заключается в том, что выдержанные в холоде фрукты частично теряют свой природный вкус» (“Cosmopolitan”, там же). Прежде, когда месяц длился всего лишь несколько недель, у всего был свой сезон: сегодня нам не хватает реальности времени и реальности вещей одновременно. Самые непосредственные чувства – вкус, запах, осязание, – были пожертвованы ради ярких приманок, постоянно отвлекающих наши зрение и слух (см. статью «Аббат»7
). Постоянные издевательства над одними чувствами (понятно, что лучше уж утратить обоняние, когда живёшь в большом городе) и введение в заблуждение других привели к тому, что сегодня мы наблюдаем общую потерю чувствительности, которая соседствует с феноменальной потерей ясности мысли; истоки которой кроются в отказе от чтения и от значительной части словарного запаса. Избирателю, который водит личный автомобиль и смотрит телевизор, нет никакого дела ни до каких вкусовых различий: а потому он с лёгкостью готов есть “Findus”8 и голосовать за Фабиуса9, а если надо, проглотить Фабиуса и выбрать “Findus”. После всех его важных дел, после всей его возрастающей пассивности у него совсем не остаётся времени, чтобы развить вкус или даже просто обзавестись вкусовыми предпочтениями, на удовлетворение которых у товарного производства как раз‑таки тоже нет времени: столь удивительная согласованность между теми, кто готов отказаться от вкуса, и теми, кто готов воспользоваться этим отказом, говорит о том, что все критерии ценности сегодня утрачены. Так мы выходим на ключевой вопрос времени, – времени, которое выкраивают повсюду для того, чтобы потратить на