Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

Двумя центрами так называемой «современной» культуры являются Париж и Москва. Стили, рождённые в Париже, хотя среди их основателей французы отнюдь не составляют большинство, оказывают влияние на Европу, Америку и другие развитые капиталистические страны, например, на Японию. Стили, установленные в административном порядке из Москвы, влияют на все рабочие государства, и в меньшей степени на Париж и его европейские зоны влияния. Влияние Москвы является непосредственно политическим. Сохранение традиционного влияния Парижа является следствием достигнутого им прогресса в концентрации профессиональной культуры.

Поскольку буржуазная мысль затерялась посреди систематической путаницы, а марксистская мысль подверглась значительному искажению в рабочих государствах, и на Востоке и на Западе воцарился консерватизм, главным образом в областях культуры и нравственности. Он открыто проявляется в Москве, воспроизводя типичные мелкобуржуазные отношения девятнадцатого века. В Париже он скрывается под масками анархизма, цинизма и юмора. Хотя оба доминирующих типа культуры в принципе не способны совладать с истинными задачами нашего времени, можно сказать, что соответствующие эксперименты продолжаются на Западе, московская зона в свою очередь оказывается слаборазвитой в отношении подобного типа производства.

В зоне буржуазии, где к проявлению интеллектуальной свободы обычно относились с терпимостью, знание движения идей и беспорядочное видение многочисленных трансформаций социальной среды способствуют осведомлённости людей о происходящем потрясении, чьи движущие силы вышли из‑под контроля. Доминирующий тип мироощущения пытается приспособиться к этому, сопротивляясь новым изменениям, которые в конечном счёте крайне вредны для него. Решения, предлагаемые ретроградными движениями, сводятся в итоге к трём положениям: продление стилей, привнесённых кризисом дада-сюрреализма (чей кризис является лишь продвинутым культурным выражением типа мышления, которое спонтанно проявляется там, где ранее общепринятые смыслы жизни и стили жизни терпят крах), погружение в умственный упадок и, наконец, возвращение в далёкое прошлое.

Что касается устойчивой моды, повсюду можно обнаружить сюрреализм в разбавленном виде. У неё есть все вкусы сюрреалистической эпохи, но ни одной из её идей. Повторение – это её эстетика. Остатки ортодоксального сюрреалистического движения, находящиеся на стадии старческого оккультизма, не способны ни обрести идеологическую позицию, ни изобрести хоть что‑нибудь; они лишь способствуют всё более широкому распространению шарлатанства и требуют того же от остальных.

Установка на ничтожность была наиболее заметным культурным решением послевоенных лет. Она оставляет выбор между двумя различными вариантами, оба из которых уже были обильно проиллюстрированы: сокрытие ничтожности соответствующей лексикой и открытое бравирование ею.

Первый вариант стал особенно популярным благодаря экзистенциалистской литературе, воспроизводящей под видом философских заимствований наиболее жалкие аспекты культурной революции предшествующих трёх десятилетий и поддерживающей интерес к себе со стороны газетчиков путём различных подделок марксизма и психоанализа, а также постоянного произвольного занятия политических позиций и их самовольного оставления. У этой тактики большое количество последователей, открытых и тайных. Продолжающееся распространение абстрактной живописи и определяющих её теорий является ещё одним примером того же рода, того же масштаба.

Радостное провозглашение абсолютного умственного убожества лежит в основании такого феномена современной неолитературы, как «цинизм молодых правых романистов». Но оно свойственно отнюдь не только сторонникам правых идеологий, романистам или усердно молодящимся.