Ситуационисты и новые формы действия в политике и искусстве. Статьи и декларации 1952–1985

Это может служить пробным камнем во многих отношениях. Когда, к примеру, читаешь одну из тех газет, в которых несостоятельность мысли так называемых левых интеллектуалов предстаёт во всей красе – я имею в виду “France Observateur”⁷ – и вдруг натыкаешься на заголовок «легковой автомобиль штурмует социализм», под которым идёт статья о том, что русские в последнее время стали в индивидуальном порядке перенимать модель частного потребления благ на американский манер, и началось это именно с автомобилей, не можешь отогнать мысль, что не стоило, пожалуй, штудировать собрание сочинений Маркса, ещё и вслед за Гегелем, чтобы догадаться: если социализм отступает перед угрозой вторжения рынка в виде легкового автомобиля, то это явно не тот социализм, за который сражалось рабочее движение. Так что необходимость противостоять русским бюрократам у власти основывается вовсе не на их тактике и не на их догматизме, но на том, что жизнь людей на самом деле не стала осмысленнее. И реакционность повседневной жизни – это не горькая участь, предначертанная судьбой. Эту участь навязали ей сверху реакционные силы специализированной власти, и неважно, под каким соусом они подают спланированную ими бедность во всех её формах.

Итак, сущность сегодняшней аполитичности многих старых левых активистов, ушедших от одного отчуждения, чтобы с головой уйти в другое, в частную жизнь, скорее состоит не в возврате к личному как способу бегства от «исторической ответственности», а в отдалении от сферы специализированной политики, которая всегда кем‑то контролируется, и где вся ответственность сводится на самом деле к тому, чтобы перекладывать ответственность на начальство, которое никто не контролирует, и где коммунистический проект был предан и дискредитирован. Так же, как невозможно противопоставить всю без разбора частную жизнь жизни общественной, не вызывая вопросов: какая именно частная жизнь? и какая общественная? (потому что частная жизнь содержит в себе элементы собственного отрицания и преодоления, равно как и коллективная революционная деятельность сумела взрастить в себе основания для своего вырождения), – так же ошибочно было бы заниматься подсчётом примеров отчуждения индивидов в революционной политике, потому как речь должна вестись об отчуждении революционной политики как таковой. Будет правильным рассмотреть проблему отчуждения диалектически, указывая на способность отчуждения постоянно возрождаться непосредственно в самой борьбе против отчуждения, но подчеркнём, что всё это должно осуществляться на максимально высоком исследовательском уровне (например, в рамках общей философии отчуждения), а никак не на уровне сталинизма, чьи выкладки, к несчастью, слишком топорны.

Капиталистическая цивилизация ещё нигде не изжита, но повсюду продолжает производить собственных врагов. Грядущий подъём революционного движения, радикализированный опытом прошлых поражений, должен также усовершенствовать свою программу требований, приведя её в соответствие с практическими возможностями современного общества, которые продолжают подспудно создавать материальную базу, которой так недоставало якобы утопическим течениям социализма; эта грядущая попытка всеобъемлющего ниспровержения капитализма сможет изобрести и предложить новый способ использования повседневной жизни, и будет изначально опираться на новые повседневные практики, новые виды человеческих взаимоотношений (не забывая на этот раз, что любое сохранение внутри революционного движения отношений, господствовавших в прежнем обществе, неизбежно ведёт к воссозданию этого общества в различных вариантах).

Так же как некогда буржуазия во времена своего восхождения должна была безжалостно расправиться со всем за пределами земной жизни (с небесами, с вечностью); так же и революционный пролетариат – который никогда не признает никакого прошлого или никаких кумиров, пока будет продолжать быть революционным, – должен будет отречься от всего за пределами повседневной жизни. Или скорее, должен будет настаивать на преодолении этого: спектакля, «исторических» деяний или фраз, «величия» правителей, таинства специализации, «безнравственности» искусства и его трансцендентной важности. Что возвращает к формулировке: отвергнуть все отбросы вечности, выжившие в качестве оружия мира правителей.

Когда революция в повседневной жизни разрушит сопротивление последней всему историческому (и вообще всякому изменению), в ней создадутся условия, при которых настоящее всегда будет одерживать верх над прошлым, а творческое начало – над повторением. Значит, нужно надеяться, чтобы та часть повседневной жизни, которая являет собой двусмысленные формы – недоразумение, компромисс, злоупотребление – утратит вес в пользу своей противоположности: сознательного выбора или пари.