На смену тенденции к разрушению языка в искусстве, сосуществующей с этим техническим метаязыком, который является не чем иным, как бюрократизированным языком бюрократической власти, придут, наконец, высшие формы общения. Появление понятия социального текста, поддающегося расшифровке, должно привести в итоге к новой деятельности по написанию этого текста, в том направлении, которое сейчас разрабатывают мои товарищи ситуационисты через унитарный урбанизм и первые попытки экспериментального поведения. Полное преобразование централизованного производства промышленного труда выльется в организацию новых видов и форм повседневной жизни, в свободное создание событий.
Прежде чем критика, выражающаяся в безостановочном пересоздании всей повседневной жизни целиком, станет обычным делом всех людей, она должна быть произведена в условиях нынешнего угнетения, именно ради разрушения этих условий.
И сделать это не под силу авангардному течению в культуре, даже несмотря на его революционные устремления. Равно как и революционной партии традиционного типа, даже если она отводит существенную роль критике культуры (если понимать под этим термином совокупность художественных и когнитивных средств, посредством которых общество объясняет себя себе и устанавливает перед собой жизненные цели). Прежняя культура и политика утратили свой престиж и силу, не зря большинство теряет к ним интерес. Революционное преобразование повседневной жизни является не делом неопределённого будущего, но неотложной необходимостью, которую ставит перед нами развитие капитализма с его непосильными требованиями, и единственная альтернатива такому преобразованию – усиление современного рабства; вот это преобразование и ознаменует конец всякой односторонней художественной выразительности, которую закупают оптом, как товар, и одновременно конец всякой специализированной политики.
С самых первых шагов это будет попытка создания революционной организации совершенно нового типа.
О Парижской коммуне
1. «Необходимо возобновить максимально объективный и беспристрастный пересмотр классических основ рабочего движения, без иллюзий относительно его разнообразных политических и псевдотеоретических наследников, потому что всё, что они унаследовали от движения, – это его провал. Все видимые успехи этого движения на самом деле являются его тяжелейшими поражениями (например, реформизм или установление власти государственной бюрократии), а его поражения (например, Парижская коммуна или Астурийское восстание 1934 г.1
) являются одними из наиболее важных побед для нас и для будущих поколений» (“Internationale Situationniste”, № 7)2.2. Коммуна была самым грандиозным фестивалем девятнадцатого века. В основе событий весны 1871 года было чувство повстанцев, что они наконец стали хозяевами собственной истории, не на уровне государственной власти, а на уровне повседневной жизни (рассмотрим, например, повсеместно распространившиеся тогда
3. Слова Энгельса «Посмотрите на Парижскую коммуну. Это была диктатура пролетариата»4
должны быть восприняты всерьёз, как фундамент для демонстрации сущности тех политических режимов, которые диктатурой пролетариата не являются (несмотря на разные склонения диктатуры пролетариата в их названиях).4. Общепринятой основой критики Коммуны является явное отсутствие у неё
5. У Коммуны не было лидеров. И это в момент, когда положение о необходимости лидеров в рабочем движении было общепринятым! Парадоксальным образом это было главной причиной и успехов, и неудач. Официальное руководство Коммуны было некомпетентно (в сравнении с Марксом, Лениным или даже с Бланки). Но, с другой стороны, «безответственные» действия того времени и были именно тем, что необходимо для продолжения революционного движения в наши дни (даже если в силу обстоятельств такие действия заключаются сугубо в разрушении – самым известным примером являются слова повстанца, сказанные в ответ подозрительному буржуа, утверждавшему, что он никогда не был вовлечён в политику: «Именно за это я тебя и убью»).