Скала Прощания. Том 2

Стены скрипели, капала вода, но больше ничего не произошло.

– Откуда ты это узнал?

– Я слышал ваш голос во сне, – медленно заговорил Саймон, подыскивая слова. – Вы долго говорили у меня в голове, когда я спал.

Красивое лицо женщины ситхи стало мрачным. Она смотрела на него так, словно в нем была какая-то угроза для нее.

– Не бойся, дитя человеческое, – наконец сказала она, протягивая к нему тонкие руки. – Не бойся. И прости меня.

Прохладные сухие пальцы Амерасу коснулись лица Саймона. Свет запылал, как обрывки молний, потом потускнел, и покои Амерасу полностью погрузились в темноту. Ее руки напряглись, и темнота запела.

Боли не было, но каким-то образом Амерасу оказалась внутри его головы, он уловил чужое присутствие, настолько интимно связанное с ним самим, что вдруг почувствовал себя ужасающе открытым – ощущение куда более сильное, чем если бы он вдруг остался без одежды. Амерасу уловила ужас Саймона и успокоила, укачивая его тайную сущность, словно держала в руках запаниковавшую птицу, пока он не перестал испытывать страх. Потом Первая Бабушка стала мягко перебирать его воспоминания, нежно и очень аккуратно.

Туманные обрывки мыслей и снов пролетали мимо, мелькая, подобно лепесткам цветов на ветру – Моргенес и его бесконечные книги. Поющая Мириамель, кажущиеся бессмысленными обрывки разговоров Саймона в Хейхолте. Ночь в Систерборге и ужасный серый меч расползались у него в сознании, как темное пятно, потом возникло серебряное лицо Утук’ку и три меча из его видения в доме Джелой. Пухлая Скоди и существо, что смеялось в пламени костра и растворялось в безумии Дерева Удун. И равнодушные глаза огромного белого червя Игьярдука. Шип также там присутствовал, черный рубец в светлых воспоминаниях.

По мере того как появлялись все новые и новые эпизоды, Саймон вновь ощутил обжигающую боль от крови дракона и пугающую связь с вращавшимся миром, вызывавшую тошноту громаду надежды и боли всех живых существ. Наконец, как обрывки сна, картины потускнели.

Свет медленно возвращался. Голова Саймона покоилась на коленях Джирики. Рана на щеке пульсировала.

– Прости меня, Первая Бабушка, – сказал Джирики – казалось, его голос доносился издалека, – но разве это было необходимо? Он рассказал бы тебе все, что знает.

Амерасу долго молчала. Когда она снова заговорила, ей пришлось прикладывать заметные усилия. Казалось, ее голос сильно постарел.

– Он не смог бы рассказать мне все, Ивовый Прутик. А о вещах, которые являются для меня самыми важными, он даже не знает, что они ему известны. – Она перевела взгляд на Саймона, и на ее лице появилось выражение усталости и доброты. – Я искренне сожалею, дитя человеческое. Я не имела права так в тебя врываться, но я стара и напугана, и у меня осталось совсем мало терпения. А теперь мне стало еще страшнее, чем прежде.

Она попыталась встать, Джирики протянул руку, чтобы помочь, она неуверенно поднялась со стула, исчезла в темноте, но почти сразу вернулась с чашкой воды, которую сама поднесла к губам Саймона. Он стал жадно пить. Вода оказалась холодной и сладкой, с привкусом дерева и земли, словно ее набрали из пустого древесного ствола. «В своих белых одеяниях, – подумал Саймон, – Амерасу похожа на бледную, излучающую свет святую с церковной картины».

– Что… вы сделали? – спросил он и сел.

В ушах у него шумело, перед глазами танцевали яркие точки.

– Я узнала то, что мне следовало узнать, – ответила Амерасу. – Я видела тебя в зеркале Джирики, но думала, что это ничего не значащая случайность. Дорога Снов в последнее время сильно изменилась, стала невнятной и непредсказуемой даже для опытных путешественников, совсем не такой, какой была когда-то для тех, кто ступал на нее во сне. Теперь я понимаю, что наша предыдущая встреча не случайность.

– Ты хочешь сказать, что твоя встреча с Саймоном была кем-то предопределена, Первая Бабушка? – спросил Джирики.

– Нет. Я лишь хотела сказать, что границы между теми мирами и нашими начинают слабеть. Кто-то, вроде нашего дитя человеческого, который каким-то образом втянут в эту историю, случайно или в результате невообразимой интриги оказался вовлеченным в огромное множество опасных и сложных связей между миром снов и реальностью… – Она смолкла, осторожно уселась на стул и продолжала: – Как будто он жил на опушке огромного леса, и, когда деревья начали захватывать новую территорию, именно через порог его дома корни проникли первыми. А когда лесные волки стали испытывать голод, они начали выть именно под его окном.

Саймон с трудом заговорил.

– И что вам удалось узнать… из моих воспоминаний? Про… про Инелуки?

Ее лицо стало равнодушным.

– Слишком много. Я думаю, что теперь понимаю ужасный и хитроумный план моего сына, но мне нужно немного подумать. Даже сейчас я не могу допустить глупой поспешности. – Она поднесла руку ко лбу. – Если я права, то грозящая нам опасность гораздо серьезнее, чем я думала прежде. Я должна поговорить с Шима’онари и Ликимейей и могу лишь надеяться, что они меня выслушают – и что еще не поздно. Возможно, мы начинаем копать колодец, когда наши дома уже сгорели.