Скала Прощания. Том 2

Пока Эолейр ехал по Эркинланду и по унылому Утаниату, в сторону места битвы при Акх-Самрате, буря усилилась. До сих пор, пусть и не по сезону, шел вполне обычный снег, как в начале новандера. Но теперь ветер усилился, превращая равнинную местность в сплошные белые пустоши. Холод стал таким яростным, что ему пришлось на несколько суток отказаться от путешествий ночью, однако он не слишком беспокоился, что его могут узнать: дороги оставались пустынными даже в серый холодный полдень. Эолейр с мрачным удовлетворением отметил, что Утаниат – графство Гутвульфа, одного из фаворитов Верховного короля – пострадал от ужасной погоды ничуть не меньше, чем Эрнистир. Все же есть хоть какая-то справедливость.

Бесконечное путешествие по белым пустошам заставило его задуматься об оставленных им людях, но прежде всего он тревожился из-за Мегвин. После смерти отца и брата Мегвин в каком-то смысле стала дикой и упрямой, как зверь, но он всегда испытывал к ней глубокую привязанность, и она никуда не делась, однако ему было трудно не думать, что его предали – так плохо Мегвин к нему относилась в последнее время, хотя он прекрасно понимал ее мотивы. И все же Эолейр не мог ее ненавидеть. Мегвин всегда оставалась для него особенным другом – еще с тех пор, как была маленькой девочкой, он старался поговорить с ней, когда оказывался при дворе, они вместе гуляли в садах Таига, а также смотрели на свиней и цыплят, которым она давала имена и о которых заботилась с неизменной любовью, точно мать о беспечных детях.

По мере того как она взрослела и стала ростом с мужчину, оставаясь неизменно привлекательной, Эолейр начал замечать, что Мегвин становилась все более сдержанной, лишь изредка снова превращаясь в девочку, восхищавшую его прежде. Казалось, она сосредоточилась на собственных переживаниях, точно розовый куст, которому потолок мешает тянуться к солнцу и он начал изгибаться, а шипы ранили стебель. Она все еще оказывала особое внимание Эолейру, но оно все больше и больше смущало графа, порождая неловкое молчание и ее гневные встречные обвинения.

Некоторое время ему казалось, что она относилась к нему лучше, чем к обычному другу семьи и дальнему родственнику. Он даже задавал себе вопрос, смогут ли два таких одиноких человека найти дорогу друг к другу. Эолейр, несмотря на хорошую речь и ум, всегда чувствовал, что лучшая часть его личности остается глубоко скрытой, в точности как его тихая крепость на горе в Над-Муллахе, которая стояла в стороне от шумного Таига. Но даже после того, как он всерьез начал думать о Мегвин – в то время как его восхищение перед ее честностью и нетерпимостью к глупости стало превращаться в нечто более глубокое, – она к нему охладела, как будто решила, что Эолейр лишь один из множества бездельников и льстецов, окружавших короля Ллута.

Как-то долгим днем в восточном Утаниате, когда снег обжигал лицо, Эолейр погрузился в глубокие размышления и вдруг задал себе вопрос: «Возможно, я ошибался? Интересовал ли я ее вообще?» Это была ужасная мысль, потому что она переворачивала весь мир, который он знал, и придавала совсем другой смысл тому, что происходило между ними с тех пор, как Мегвин стала взрослой женщиной.

«Неужели я был слеп? Но, если и так, почему она вела себя со мной так холодно? Разве я не относился к ней всегда с уважением и добротой?»

Он обдумывал эту мысль в течение долгого часа, а потом отложил ее в сторону. Было слишком неприятно размышлять о подобных вещах посреди пустошей, к тому же, скорее всего, до их следующей встречи пройдут долгие месяцы.

А еще не следовало забывать, что она отослала его в гневе, разве не так?

Ветер яростно гонял в воздухе тучи снега.

Утром буря немного утихла, Эолейр миновал Акх-Самрат и остановил лошадь на холме, возле поля сражения, где принц Синнах и десять тысяч эрнистирийцев погибли от рук Фингила из Риммерсгарда и предательства вождя тритингов Ньюнорта. Как и в те редкие разы, когда Эолейр здесь бывал, граф почувствовал, как его охватывает дрожь при виде огромного плоского поля, впрочем, на сей раз не горькие события прошлого стали тому причиной. Сейчас в лицо ему дул ледяной ветер, на него смотрело холодное пустое лицо севера, и он вдруг понял, что к тому времени, когда закончится новая величайшая война – на поле сражения здесь или под покровом безжалостной черной зимы, – смертей будет столько, что жертвы Акх-Самрата покажутся незначительными.

Он ехал дальше, и гнев превратился в лед у него в груди. Кто привел в движение эти невероятные вещи? Кто заставил вращаться колесо зла? Элиас или его любимая змея Прайрат? Если так, то для них уготован специальный ад. Эолейру оставалось лишь надеяться, что он окажется рядом, когда их туда отправят, – возможно, с помощью Сияющего Когтя, меча Престера Джона, если подземные дварры сказали правду.