– Мы – народ, склонный к одиночеству, Сеоман, – ответила Адиту. – Мы стараемся много времени проводить наедине с собой, за исключением особых случаев. Кроме того, сейчас полдень, когда многие предпочитают покидать город и отправляться на прогулки. Странно, что мы никого не заметили возле Водоемов.
Несмотря на убедительность слов Адиту, Саймон почувствовал тревожное настроение ситхи, словно она сама не была уверена, что говорит правду. Однако он не мог знать наверняка: Саймон прекрасно понимал выражения лиц и манеры людей, с которыми вырос, но, когда дело касалось знакомых ему ситхи, оказался совершенно беспомощным. Тем не менее он практически не сомневался, что Адиту испытывала беспокойство, возможно, именно из-за пустого города, на что Саймон и обратил внимание.
На тропу перед ними с царственным видом вышла крупная дикая кошка. На мгновение сердце Саймона отчаянно забилось. Тем не менее Адиту даже не замедлила шага, несмотря на размеры животного, и продолжала спокойно идти ей навстречу. Взмахнув коротким хвостом, кошка внезапно прыгнула в сторону и скрылась в подлеске, и лишь шевелившийся папоротник говорил о том, что она только что здесь побывала.
Очевидно, сообразил Саймон, птицы не единственные существа, которые спокойно разгуливают по Джао э-тинукай’и. Рядом с тропой мелькали силуэты лисиц – обычно их изредка можно увидеть ночью, не говоря уже о полудне, – мерцали, точно сполохи пламени в густом кустарнике. Зайцы и белки с любопытством поглядывали на Саймона и Адиту, когда те проходили мимо. Саймон был уверен, что, если бы он наклонился к любому из них, они неспешно отошли бы в сторону, слегка недовольные, что их потревожили, но без малейшего страха.
Они перешли по мосту один из притоков реки, затем свернули и зашагали вдоль берега, заросшего ивами. Белая матерчатая лента вилась между деревьями слева от них, охватывала стволы, петлями опутывала ветви. По мере того как они шли все дальше мимо стоявших на страже ив, к первой ленте присоединилась вторая. Они пересекались, сходились и снова расходились, словно в статичном танце.
Вскоре появились другие белые ленты разной ширины, вплетенные в зеленые растения и создававшие фантастические узоры. Сначала совсем простые, но вскоре Саймон и Адиту уже шли мимо сложных картин между стволами: сияющие солнца, небеса с облаками, вечно меняющиеся океаны с бегущими волнами, животные в прыжке, фигура в развевающихся одеяниях или с филигранно выделанным оружием – все они были созданы при помощи сплетавшихся между собой узлов.
По мере того как простые картины превращались в гобелены с чередованием света и тени, Саймон понял, что перед ним разворачивается история. Живая книга из узлов изображала людей, которые любили и воевали в стране, подобной невероятно странному саду, месте, где растения и существа процветали, но чьи очертания казались нечеткими, хотя вышли из-под рук умелых мастеров.
Затем что-то пошло не так. Ткачи по-прежнему использовали только белые ленты, но Саймон почти смог разглядеть темное пятно, которое стало проникать в жизнь и сердца людей, и они начали меняться не в самую лучшую сторону. Брат сражался с братом, место несравненной красоты было безнадежно изуродовано. Некоторые люди приступили к строительству кораблей…
– Мы пришли, – сказала Адиту, напугав Саймона.
Гобелен из белых лент привел их к водовороту бледной ткани, спирали, которая поднималась вверх по склону пологого холма. Справа, рядом с диковинной дверью, гобелен перескакивал через реку, дрожа в ярком воздухе подобно мосту из шелка. В тех местах, где натянутые ленты перебирались через речной поток, появилось восемь великолепных кораблей, построенных из узлов и преодолевавших морские просторы. Картины из белых лент касались ив на дальнем берегу и поворачивали, чтобы, извиваясь, отправиться дальше вдоль реки в том направлении, откуда Саймон и Адиту пришли, от дерева к дереву, пока не исчезали из вида.
Адиту коснулась плеча Саймона, и он вздрогнул. Гуляя в чужом сне, он забыл себя. Он последовал за ней в дверь и начал подниматься по ступенькам, аккуратно вырубленным в склоне горы и выложенным гладкими разноцветными камнями. Как и все остальное, коридор, по которому они шли, был сделан из трепещущей ткани: возле двери стены оставались белыми, но постепенно темнели и переходили к бледно-голубому и бирюзовому. В своей белой одежде Адиту отражала перемещавшийся свет – и теперь, когда шла впереди, Саймону казалось, что она сама меняет цвет.
Саймон провел пальцами вдоль стены и обнаружил, что она невероятно мягкая, но на удивление прочная; она скользила под его ладонью, точно золотой провод, однако оставалась теплой, как птенец, и подрагивала вместе с каждым вздохом ветра.