Скала Прощания. Том 2

Саймон всхлипнул и вытер глаза. Теперь, когда он увидел Ясиру, ему стала понятна горькая ненависть Инелуки Короля Бурь к несведущему разрушительному человечеству. Пристыженный Саймон слышал слова Джирики так, будто они доносились издалека. Принц ситхи говорил что-то о своем дяде – упоминал ли Кендрайа’аро бабочек? Саймону было все равно. Он не хотел думать; он хотел лечь. Он хотел спать.

Джирики все же заметил, что Саймону стало не по себе, мягко взял его за локоть и повел в сторону Ясиры. Перед безумным, фантастическим сооружением нити, заполненные бабочками, расходились в обе стороны от дверного проема, представлявшего собой простую раму, украшенную розами. Адиту уже вошла внутрь, и Джирики ввел Саймона.

В то время как бабочки снаружи выглядели великолепно, внутри все оказалось иначе. Разноцветные колонны света проникали сквозь живую крышу, как через витражи, ставшие благодаря чуду подвижными. Огромный ясень – могучий хребет Ясиры – стоял в ореоле множества менявшихся оттенков цвета, и вновь перед мысленным взором Саймона появился диковинный лес, благоденствующий на дне изменчивого океана. Однако сейчас эта мысль ошеломляла, и у него возникло ощущение, будто он тонет, беспомощно барахтаясь в недоступном пониманию изобилии.

В огромном помещении было очень мало мебели. Всюду лежали красивые ковры, но во многих местах виднелась трава. Тут и там поблескивали мелкие водоемы, их окружали цветущий кустарник и камни – все так же, как снаружи, если не считать бабочек и ситхи.

Комната была заполнена ситхи, мужчинами и женщинами в одежде, такой же разной, как трепещущие крылья бабочек. Сначала по одному, потом целыми группами они поворачивались, чтобы посмотреть на вошедших, сотни спокойных, похожих на кошачьи глаз, в которых отражался изменчивый свет. Большинство из них негромко, но возмущенно зашипели. Саймону захотелось убежать, и он даже предпринял слабую попытку, но Джирики крепко держал его за плечо и повел вперед, к небольшому земляному возвышению перед основанием дерева. Высокий, покрытый мхом камень выступал из заросшей травой земли, точно предостерегающий палец. На низких креслах перед ним сидели женщина и мужчина ситхи в роскошных светлых одеяниях.

Мужчина, который находился ближе, посмотрел на приближавшихся Саймона и Джирики. Его волосы, собранные на макушке, были угольно-черными, их оттеняла корона, вырезанная из дерева белой березы. Саймон заметил, что у него такие же острые черты золотого лица, как у Джирики, но в уголках миндалевидных глаз и тонкого рта угадывалась долгая жизнь, полная огромных, но неуловимых разочарований. У сидевшей слева от него женщины были темно-рыжие волосы, голову также украшала березовая корона, в многочисленные косички она вплела длинные белые перья, а еще Саймон обратил внимание на несколько браслетов и колец, черных, как волосы мужчины. Из всех ситхи, что Саймону доводилось видеть, ее лицо показалось ему самым неподвижным, застывшим и умиротворенным.

Мужчина и женщина казались старыми, мудрыми и спокойными, но то была тишина темного древнего пруда в лесу, окутанного тенями, спокойствие неба, полного грозовых туч: вполне возможно, что за видимой безмятежностью могло скрываться нечто опасное – опасное для юных смертных.

– Ты должен поклониться, Сеоман, – тихо подсказал Джирики.

Саймон, в том числе из-за дрожавших ног, опустился на колени и сразу ощутил сильный запах теплой земли.

– Сеоман Снежная Прядь, человеческое дитя, – громко заговорил Джирики, – знай, что ты пришел к Шима’онари, королю зида’я, властителю Джао э-тинукай’и, и Ликимейе, королеве Детей Рассвета, госпоже Дома Ежегодного Танца.

Продолжавший стоять на коленях Саймон ошеломленно посмотрел вверх. Все глаза обратились к нему, словно он был здесь единственным и неуместным даром. Шима’онари что-то сказал Джирики, и никогда прежде Саймон не слышал, чтобы слова на языке ситхи звучали так жестко.

– Нет, отец, – ответил Джирики. – Как бы там ни было, мы не должны отказываться от собственных традиций. Гость есть гость. Я прошу тебя, говори так, чтобы Сеоман понимал твои слова.

На изящном лице Шима’онари появилось хмурое выражение. Когда он наконец заговорил, оказалось, что он владеет вестерлингом совсем не так хорошо, как его сын и дочь.

– Итак, ты тот смертный юноша, что спас жизнь моего сына. – Саймон медленно кивнул, но ему не показалось, что властитель доволен. – Я не знал, сумеешь ли ты понять, но мой сын совершил очень плохой поступок, когда привел тебя сюда, вопреки законам нашего народа – привел смертного. – Шима’онари выпрямился и стал переводить взгляд с одного лица ситхи, собравшихся вокруг, на другое. – Но что сделано, то сделано, мой народ, моя семья, – продолжал он. – Мы не причиним вреда человеческому юноше, мы еще не пали так низко. Мы обязаны ему честью Хикка Стайя, как обладателю Белой стрелы. – Он снова повернулся к Саймону, и на его лице появилось выражение бесконечной печали. – Но и покинуть нас ты не сможешь. Поэтому останешься с нами навсегда. Ты состаришься и умрешь здесь, в Джао э-тинукай’и.